Жизнь коротка, как журавлиный крик - [39]

Валентина Гавриловна установила мне расписание дополнительных занятий по русскому языку и литературе. Сама она в свое время окончила гимназию, а в тридцатых годах была мобилизирована на борьбу с неграмотностью и преподавала в сельской школе. Но главное было в том, что она была прирожденным педагогом, педагогом от Бога. Поэтому мои успехи в школе стали очень заметны. Третий класс я закончил уверенно, в четвертом учился хорошо, а в пятом уже невозможно было меня остановить — я брал полный реванш.

Валентина Гавриловна не работала, занималась двумя детьми — Ирой и Леней. Кроме общей школы, они оба ходили в музыкальную. Болеслав Александрович в то время работал главным ин — женером военно — восстановительных работ по Северному Кавказу. Это управление особого назначения было создано для восстановления от военной разрухи жизненно важных объектов — мостов, дорог, вокзалов, заводов. У Болеслава Александровича была персональная машина — газик военный с водителем. Высокий, полноватый, в форме офицера железнодорожных войск, он выглядел очень эффектно, и я его и стеснялся, и побаивался. Он часто разъезжал по командировкам и возвращался всегда с какими‑нибудь яствами.

Кроме того, само управление, в котором работал Болеслав Александрович, снабжалось продуктами особым образом. Поэтому в их семье был тогда полный достаток. Цивилизованные блюда и сладости, от котлет до торта «Наполеон», я впервые ел у них. Валентина Гавриловна была искусной и хлебосольной хозяйкой. В те голодные годы она прикармливала многих бедных людей. Что касается меня, то вскоре в их семье почти не делали различия между мной и Леней.

… Мы пришли из школы. Валентина Гавриловна кормит нас на кухне и рассказывает что‑то из своей жизни. Детство ее прошло в Новосибирске, в Новосибирской области, потом работала учительницей, после замужества профессия мужа железнодорожника — строителя бросала их по разным краям и областям. Было о чем вспоминать и рассказывать. В это время Ирина занимается на пианино. Валентина Гавриловна иногда прерывает рассказ и беззлобно, с теплотой, говорит: «Вот мерзавка, опять ноту «ля» проглатывает». Это относится к Ириной игре. После обеда мы некоторые время с Леней развлекаемся, играем в шашки или шахматы, которые я впервые у них увидел, потом садимся за уроки. Через некоторое время Валентина Гавриловна приносит полную тарелку только что испеченных пирожков с рисом и яйцами и советует нам их есть между делом.

Как все это было не похоже на то, что было у меня дома!

Впоследствии так определилось: Валентина Гавриловна, Леня и я — одна компания. Болеслав Александрович и Ирина — другая. Мы втроем общались и до того, как садились за уроки, и во время их выполнения, и обязательно после. Болеслав Александрович, если бывал дома, целыми днями лежа читал каких‑нибудь классиков литературы. Иногда он выходил к нам на кухню, и мы с Леней сразу ощущали мощное волевое поле, затмевающее доброту и обаяние. Валентины Гавриловны. Мы ретировались, с Леней, уходили в детскую.

Ирина, по крови полуполячка, по характеру формировалась как стопроцентная полячка — своенравная, гордая, независимая. Она более тяготела к отцу и не проявляла интереса к общению с нашей компанией.

По мере того, как мы с Леней переходили в старшие классы, углублялось содержание наших бесед с Валентиной Гавриловной.

После окончания шестого класса, как обычно, мне предстояло на все лето уехать в аул. Валентина Гавриловна сказала, что в седьмом классе нас ждет интересная программа по литературе и надо к ней подготовиться. Она дала мне на лето «Дело Артамоновых». Когда в сентябре я принес книгу, Валентина Гавриловна спросила понравилась ли она мне. Наш разговор о романе Горького стал некоей очередной вехой в моем росте.

Валентина Гавриловна обладала удивительным даром возвышать людей. В том разговоре она возвысила меня тем, что рассуждала со мной как с вполне взрослым человеком. Эпизод в романе, в котором купцы забавляются на вечеринке, когда в зал вкатывают рояль, на котором стоит голая певица, конечно, произвел на меня, юнца, огромное впечатление. Но я бы сам никогда не стал бы комментировать этот эпизод перед Валентиной Гавриловной. Но она нашла способ говорить так естественно и в то же время философски, что я легко подключился к разговору. Впервые я публично и свободно рассуждал о том, о чем раньше страшно боялся открыто говорить, и это давало волшебное для юности ощущение взросления и связанной с ним свободы.

В библиотеке Болеслав Александровича, — а именно он считался хозяином библиотеки — было много однотомников, в которых умещались все произведения писателя. Получалось полное собрание сочинений в одной книге. Такая книга была, конечно, большого формата. На каждой странице текст располагался в два столбца. Когда в 50–х годах стали выходить многотомные издания произведений отечественных и зарубежных классиков, Болеслав Александрович, заядлый книголюб, стал их приобретать. К однотомным собраниям он потерял интерес. Тогда очередное золотое время наступило для меня. Ленц и Ира стали поочередно их мне дарить на день рождения. Ленц подписывал книги от души, а Ира — почти официальным слогом. Так, книгу, в которой был весь Шекспир, она подписала так: «В день рождения Юре от Ирины Ц.». Леня же, напри — мер, на книге И. С. Тургенева написал: «На долгую память лучшему другу Юре Хагурову от Лени Царюк». Эти подарки действительно вошли в мою долгую память, и сейчас, когда прошло более сорока лет, эти книги самые для меня дорогие из всех, что в моей библиотеке.