Жизнь как квеч. Идиш: язык и культура - [53]

Но дело еще и в том, что природу не удается полностью отделить от политики. Современная идишская литература развивалась более или менее одновременно с погромами и антисемитизмом (основанном скорее на расовой ненависти, чем на религиозной). Для евреев луга и леса Европы не были политически нейтральными: вся эта растительность принадлежала гоям, была покорна им, как никогда — евреям; гои в любую минуту могли прогнать евреев со своей земли или даже загнать под нее; деревья прекрасны до тех пор, пока разъяренная толпа не ринется привязывать вас к ним. Неслучайно многие восторженные идишские строки о европейских ландшафтах были написаны эмигрантами, которые не намеревались когда-либо возвращаться в вышеупомянутые ландшафты. Сполна ощутить красоту тех мест они смогли только в воспоминаниях, когда опасность уже миновала; деревья-то были хороши, бояться следовало людей за деревьями.

Конечно, часть «природной» лексики исчезла из обихода, когда язык вместе со своими носителями перебрался в города вроде Нью-Йорка и Чикаго, где природа — в том смысле, в каком ее понимали иммигранты, — считай, отсутствовала как таковая. Если и было одно дерево на шесть кварталов, то называлось оно просто tree, «дерево», — и рожденные в Америке поколения евреев именовали его так и никак иначе.

II

Что до американских домашних животных, они не особо отличались от европейских; идиш уделяет много внимания кошкам и собакам. Если вам надоел болтун, который все время мелет полную блоте, то можете его ѓерн ви дем котер — «слушать как кота», то есть «обращать на него не больше внимания, чем на кота»: если чересчур разорется, запустите в него ботинком или облейте водой. Отсюда фраза «нас ви а кац» — «мокрый как кошка», до нитки. Если человек спрашивает «ви кумт ди кац иберн васер?» («как кошке пройти по воде?»), значит, он пытается понять, как быть, как разрешить некую задачу. «Я тут задумал снять офигенный фильм с Томом Хэнксом в главной роли, но он все никак мне не перезвонит. Ви кумт ди кац иберн васер?» Койфн а кац ин а зак — и в буквальном, и в переносном смысле «купить кота в мешке»; аройслозн ди кац фун зак — «выпустить кота из мешка», то есть выболтать секрет. Если человек такой недотепа, что и кота из мешка не способен выпустить, о нем говорят: «эр кен а кац ништ фарбинден дем эк», «он и хвост коту завязать не умеет». Ну а если бедняга даже не помнит, что он умеет, а чего — нет, значит, у него кацн-мойех («дырявая память», дословно «кошачья»). Кецл, кецеле, кеценю («котик, котенок, котеночек») — ласковые обращения. А вот каценйомер, «кошачья жалоба» и в идише, и в немецком означает «похмелье».

Хотя собаки и не фигурируют в идишских ласкательных обращениях, но им посвящена немалая часть языка — что странно, ведь евреи должны бы, по идее, бояться их: крестьяне с превеликим удовольствием натравливали собак на проходящих мимо евреев и евреи отвечали им страхом и ненавистью. Однако ди ѓунт упоминается во многих известных идиомах, и почти все они связаны с дружелюбием, ощущением домашности. Выражение ѓунтс йорн («собачьи годы») означает «чертовски долго», «тыщу лет»: «Я тебя уже ѓунтс йорн не видел!» Фраза ѓерн ви ди Юркес ѓунт («слушать как собаку Юрке») — то же самое, что и ѓерн ви дем котер. Юрке, некогда распространенное (нееврейское) имя, которое в идише стало нарицательным и означало «невежа» или «дурень». В данном случае под «Юрке» имеется в виду крестьянин. Смысл фразы вот в чем: пес лает так долго, что перестаешь замечать его. Представьте себе: Шерлок Холмс расследует загадочное дело о собаке Юрке, зловеще гавкающей по ночам.

Еще есть очень выразительная поговорка шнарн ви ди ѓунт нох чолнт, «храпеть как пес после чолнта». Последнее слово — один из тех романизмов, которые остались в идише, поскольку язык не мог без них обойтись. Оно сродни французским chaud («горячий») и chaleur («жар»), испанскому caliente («горячий»). Это блюдо для субботней трапезы, нечто вроде рагу; оно состоит в основном из бобов с добавлением картофеля и кусочков мяса, оставшихся с прошлого обеда (или просто дешевого мяса). Поскольку в субботу готовить нельзя, чолнт ставят в духовку еще в пятницу, так что тушится он добрых двенадцать или даже восемнадцать часов. После такой еды потом громко храпишь во сне.

Хотя в шабес и положено отдыхать, но вздремнуть удается не всегда. Среди ортодоксальных иудеев суббота считается самым подходящим днем для исполнения первой мицвы — «плодитесь и размножайтесь»; кроме того, эта мицва — одно из немногих развлечений, дозволенных в день отдыха. Во многих семьях так заведено: любви предаются в субботу во второй половине дня. Подготовка к шабес начинается вечером в четверг, и к тому времени, как хозяйка добредает до кровати в пятницу, у нее уже нет сил ни на что. В субботу после трапезы в подобном состоянии оказывается ее муж, разморенный чолнтом и выпивкой, — он может уснуть раньше, чем исполнит свой супружеский долг. Но мицва есть мицва. Тем не менее послеобеденный субботний сон — независимо от того, был секс или нет, — освященная веками традиция. При словах