Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга - [3]

Владыка Лука умер в разгар хрущевского правления. Поклонник кукурузы и ненавистник модернистского искусства, Никита Сергеевич прославился также своими жестокими гонениями на церковь и вообще на любое проявление религиозных чувств у граждан СССР. Известно, что он превратил в склады и просто разрушил не менее десяти тысяч храмов. Летом 1961 года советские газеты не посмели даже заикнуться о кончине Войно-Ясенецкого. От приказного забвения Владыку не спасла даже его Сталинская премия, превратившаяся, правда, к этому времени в Государственную.

Подчеркнуто антирелигиозный характер власти сохранился и при Брежневе. В следующие 25 лет лишь «Журнал Московской Патриархии» мог позволить себе упоминать о профессоре-епископе. Да и то не часто. Солженицын в III–IV томе «Архипелаг Гулаг» заметил, что в тех случаях, когда студенты медики спрашивали своих профессоров где можно хоть что-то узнать об авторе «Гнойной хирургии», то слышали в ответ: «О нем нет никакой литературы».

Кое-какая литература, впрочем, появлялась и в те годы. Несколько молодых антирелигиозников получили в 60-е — 80-е годы ученые степени за свои «разоблачительные» диссертации, посвященные Войно-Ясенецкому — религиозному мыслителю. В 1965 году издательство «Наука» даже опубликовала труд некоего М. Шахновича «Современная мистика в свете науки», где автор буквально поносит Владыку Луку, обзывая его «фанатиком», а его философские труды «принаряженной чертовщиной». Двадцать лет спустя, уже на пороге горбачевских преобразований, врач Т. И. Грекова в книге «Странная вера доктора Швейцера» (М. 1985) вновь, по указанию властей, схватилась за «научную плетку» чтобы выстегать верующих ученых и в том числе Войно-Ясенецкого. «Наука и религия — несовместимы», — снова и снова твердит в своей книжке Грекова, не замечая, что этот тезис противоречит самому содержанию ее книги, посвященной крупнейшим медикам XX столетия.

Воевать с сочинителями из отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС я не собирался. Просто искал для общения и просвещения образованного в делах религиозных, желательно верующего, современника. Кто-то посоветовал поговорить с отцом Александром Менем, настоятелем маленькой церковки под Москвой. Этого, ныне зверски убитого, человека знают сегодня миллионы, но тогда, отправляясь в неведомую мне деревню (электричкой, потом автобусом, потом пешком) я об этом замечательном проповеднике ничего не ведал. Вот запись, которую я сделал в своем дневнике, вернувшись после первого свидания.

«27 июля 1973 года. В гостях у о. Александра Меня. Ему, очевидно, лет 45, но воспринимается этот красивый священник с умным живым лицом и лукавыми блестящими глазами как человек на редкость молодой. (В том году о. Александру исполнилось 38). На нем полотняные брюки, пляжные туфли на босу ногу и желтая, очень идущая ему к лицу сорочка под черной курткой. Свободные движения, во всем нескованность, искренность, естественность. С ним удивительно легко и смеяться, и говорить о самых серьезных материях. Они с женой занимают мезонин двухэтажного деревенского дома. На полках масса книг по истории и философии всех и всяких религий, много редкостных изданий и изданий английских, французских, немецких. Я с завистью увидел всего Тейяра де Шардена. Комната, в которой о. Александр принимал нас, если не считать сравнительно небольшого киота и висящего в угу облачения, скорее всего могла бы быть жилищем философа-космополита. На этажерках фигурки Будды, а рядом бронзовое изваяние Данте. При всем том скромность, простота».

Мы говорили о Войно-Ясенецком, о поисках материалов к моей книге. Потом он рассказал о своей литературной работе. Он одобрил тему книги, пообещал читать каждую новую главу и обсуждать возникающие проблемы, связанные с «моей христианской непросвященностью». Та встреча буквально осчастливила меня, я унес из дома молодого священника чувство близкой родственной души. Началось наше длившееся четыре года сотрудничество, перешедшее в сердечную дружбу. После очередного «сидения» в доме творчества я вез новую главу книги своему «наставнику», как я стал мысленно называть отца Александра. Постепенно в беседах наших открывались мне не только основы веры моего героя, но жизненные проблемы и самого Меня. Он был абсолютно откровенен со мной. В частности на вопрос как он, еврей, чувствует себя на должности православного священника, о. Александр, ни сколько не смущаясь, ответил: «Как белая ворона». Приведу запись из моего дневника тех лет:

«18 августа 1973 года. В церкви о. Александр служит уже 23 года. Отношения с Патриархией были вначале очень даже теплыми. Но потом возникла легенда о том, что ходившее по рукам разоблачительное письмо священников Якунина и Шлимана на самом деле писали не они, а Мень. Это было не так, но легенда была удобна уже тем, что воду мутит еврей, который вовлекает честные и наивные души русских батюшек в крамолу. Последовали обыски, допросы. Потом возник донос одного из коллег о. Александра с указанием на то, что Мень держит дома самиздат, тамиздат, к нему ходят читать что-то молодые люди. Снова обыски. Доносчику, однако, не удалось утопить о. Александра. Теперь Мень живет в деревне, стремясь как можно меньше соприкасаться с церковными верхами, которые, по его словам, пребывают «на чердаке и размахивают чужим знаменем».