Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - [38]

Меня буквально поразил такой случай. Учился у нас в классе некто Апресян — мальчик, переболевший в детстве полиомиэлитом, по существу инвалид. Ходил он без костылей, но еле держался на ногах. И этот инвалид на общем фоне издевательств надо мной, как-то подходит ко мне, и чуть ни падая при этом, отвешивает пощечину! Отвечать, я естественно, не стал.

Пылу агрессивных одноклассников немного поубавилось после одного урока физкультуры. Обычно на этих уроках класс выводили во двор, давали мяч и мальчики играли в «лело» — игру без правил и, мне кажется, без смысла. Просто гоняли мяч руками и ногами. Я в этих играх не участвовал; надо сказать, что и всю последующую жизнь не умел и не любил играть с мячом. Каждый раз, когда я вижу игры с мячом, то вспоминаю это ужасное «лело», тупые, одичавшие лица игроков с безумными глазами, и мое вынужденное простаивание в закутке двора вместе с девочками, которые, как и я, в «лело» не играли.

Эта игра была очень удобна для учителя физкультуры дяди Серго, который, сидя на стуле, похрапывал при этом. Дядя Серго был «фронтовик», ему многое прощали, даже то, что он приходил на занятия «подшофе».

Однажды был сильный дождь и нас, вместо игры в «лело», повели в спортзал, где был турник. Дядя Серго приказал нам отжиматься от пола и подтягиваться на турнике, а сам ставил отметки в журнал. Я со злорадством наблюдал нелепые позы, в которых корчились ребята, пытаясь отжаться от пола и особенно — подтянуться на руках! По обыкновению, я стоял в стороне, и все решили, что я, как и при игре в мяч, не участвую в соревновании. Но когда мне уже ставили прочерк в журнале, я вышел и отжался от пола 50 раз. Дядя Серго даже сбился со счета. А подтягиваться я стал не на двух, а на одной руке — два раза — на правой и два раза — на левой. Дядя Серго аж протрезвел от удивления. Узнав, что я занимаюсь штангой, дядя Серго, обнял меня за плечи, и громко сообщил всему классу, что он «знает» олимпийского чемпиона по штанге 1952 года в Хельсинки, Рафаэля Чимишкяна. На это я заметил, что мы с «Рафиком» тренируемся в одном зале, и я даже бываю у него дома. Дома у него я действительно один раз был, когда дядя Федул попросил меня срочно сбегать к нему и передать какой-то документ, касающийся квартиры. Чемпиону дали отдельную квартиру только после того, как к нему должна была приехать финская журналистка и написать о нем очерк.

Дядя Серго многозначительно поднял руку и объявил классу:

— Вот он — друг знаменитого Рафаэля Чимишкяна и скоро он сам станет чемпионом!

Учился у нас в классе один, не побоюсь этого слова, омерзительный тип, второгодник и двоечник, некто Гришик Геворкян. Маленький, сутулый, со стариковским землистым лицом и гадкими злыми глазами, он был «грозой» класса. Поговаривали, что он — вор и носит с собой нож, и тому подобное, поэтому с ним не связывались. Он мог любого, а тем более меня, без причины задеть, обругать и ударить.

Так вот этот Геворкян приходился каким-то родственником Ванику — сыну Минаса. А о моей любви, к сожалению безответной, к Фаине, во дворе было хорошо известно. Да это просто бросалось в глаза каждому: я ее часто отзывал в сторону, упрекал, просил о встрече. Ей надоело все это, и она даже перестала пользоваться моей помощью в учебе. Тогда я стал ее прогонять со двора: вроде бы, она мешает мне тренироваться, что тут не место для девчонок, и так далее. Дошло до того, что я обвинил ее в приставании к Томасу, а она с гримасой ненависти ответила мне по-грузински: «Сазизгаро!» (Мерзкий, ненавистный!). Мы поссорились. Я, хоть и продолжал гонять ее со двора, страшно переживал и плакал по ночам в подушку — «мою подружку», а она стала ходить домой к Томасу, откуда я ее выгнать не мог. Бить же Томаса не имело никакого смысла, так как было заметно, что он на нее никак не реагирует, видимо, возраст не позволял.

И вот в разгар моей печальной любви, слух о ней дошел от Ваника к Гришику. И однажды произошел случай, конфликт, наконец, изменивший мой печальный статус в классе.

Как-то сразу после занятий, в коридоре подошел ко мне этот «карла злобный» Гришик Геворкян, и бессовестно глядя на меня своими преступными глазами, неожиданно сказал:

— Я твою Фаину «трахал»!

Несколько секунд я был в шоке. Я никак не мог даже представить себе имя «Фаина» — имя моей Лауры, моей Беатриче, моей Манон, наконец, в мерзких черных губах этого урода. А смысл того, что он сказал, был просто вне моих сдерживающих возможностей. И я решился на революцию, пересмотр всех моих взаимоотношений в классе.

Я уперся спиной о стену и, поджав ногу, нанес сильнейший удар обидчику в живот. Геворкян отлетел и шмякнулся в противоположную стену коридора, осев на пол. Потом я схватил его за ворот и волоком затащил в класс, в котором еще находились ребята. Девочки с визгом выбежали в коридор, а мальчики окружили меня с моей ношей. Я спокойно поглядел на всех и внушительно спросил, указывая на Гришика:

Видите это вонючее собачье дерьмо? «Народ» согласно закивал.

Вот так будет впредь с каждым, кто чем-нибудь затронет меня! Я все эти годы хотел с вами обходиться по-культурному, но вы не достойны этого. Слышите вы, «ослиные хвостики»? (я назвал это по-армянски — «эшипоч»). Ты, слышишь, Гарибян, сука позорная? — и я отвесил затрещину Гарибяну, который часто без всякой причины давал мне таковые. Щека его покраснела, но он стоял, не пытаясь даже отойти.