Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - [25]

Я очень переживал, что позволил себе ударить мальчика, который ничего плохого мне не сделал. Я обещал себе, что больше никогда никого не ударю.

Скоро вышел дядя Жора и мы уехали. По дороге он укоризненно смотрел на меня и приговаривал: «Показал-таки свое тбилисское воспитание!» На что я возражал, дескать, сухумское не лучше! Знал бы дядя Жора, что мы везем под задним сиденьем ворованные симоновские арбузы!

И тем же вечером дядя Гриша и я убедились, насколько вкусны ворованные арбузы, особенно украденные у великих людей!

Мы с мамой ездили отдыхать не только в Сухуми. Почему-то мама иногда предпочитала поездке в комфортабельный дом деда, где было много знакомых и родственников, путешествия в совершенно чужие, незнакомые места. Мне было лет шесть, когда мама вдруг решила поехать отдыхать со мной в Батуми.

Приехали — и стоим на вокзале: ни одного знакомого в городе. Мама стала обращаться ко всем подряд, не сдает ли кто комнаты близ моря. Желающие сдать комнату находились, но запрашивали большие деньги. А мама, оказывается, взяла с собой совершенно смешную сумму денег. В результате мы смогли снять только угол в поселке БНЗ (Батумский нефтеперерабатывающий завод) в пригороде Батуми, где море на километры было в мазуте. Ни один нормальный человек в этом районе не купался. Ненормальные, правда, купались. Дело в том, что угол нам сдала женщина, жившая с ненормальным сыном — мальчиком по имени Цолак. Она работала, а мы купались в мазутном море с Цолаком, у которого я учился новым словам. Даже сейчас помню: «Цумпапа» — это в первую очередь музыка, но во вторую — все остальное тоже. Приехав с отдыха домой, я поразил всех своим новым лексиконом. Но домой еще надо было доехать!

Деньги у мамы кончились тут же. Есть стало нечего. Мы бродили по субтропическим лесам Аджарии и поедали различные ягоды.

Как думаешь, это не ядовито? — спрашивала мама у шестилетнего мальчика, показывая мне гроздь каких-нибудь диковинных ягод. И не получив ответа, ела сама и мне давала. Или находили в лесу грибы непонятного вида. Приносили домой и советовались с Цолаком.

— Цумпапа! говорил Цолак: мы жарили и съедали грибы. Цолаку, несмотря на его экспертизу, грибов не давали — боялись отравить. А сами, по предложению мамы, ложились после еды на пол (а именно там мы и спали), чтобы быть готовыми к смерти.

Комары в том поселке кусали нещадно. Собаки, а не комары! В результате

— у меня малярия. Температура — 41 градус. Чуть не отдал концы. Лекарств не было, денег тоже. Хорошо, что билет на поезд у мамы был бесплатный — как у преподавателя железнодорожного ВУЗа. Еле добрались домой в Тбилиси.

Так мама один раз даже в Москву и Ленинград меня взяла — билет-то бесплатный! Где мы только там ни перебивались, пока мама не догадалась обратиться в общежитие МИИТа в Москве и ЛИИЖТа в Ленинграде. Это были железнодорожные ВУЗы, родственные ТбИИЖТу, где мама работала. «Свой брат — железнодорожник» выручал, нам выделяли койки, летом пустующие без студентов. Впечатление от этих городов было несколько подпорчено с детства, но, слава Богу, потом оно исправилось.

Мама очень любила и пешие прогулки из города в город, по шпалам, преимущественно. Например, на море — из Нового Афона в Гудауты. Двадцать пять километров — сущая чепуха, особенно с возвращением в ночное время! Как железнодорожники, мы предпочитали идти по путям — так короче. И по шпалам, через мосты и неохраняемые туннели, мы шпарили как живые паровозы. Правда, иногда догоняли и настоящие, они свистели и сгоняли нас с путей. Я тогда понял, что у меня замедленная реакция. Мама сразу прыгала вбок, а я долго бежал впереди паровоза, пока он не начинал скидывать меня с путей своей выступающей вперед решеткой. На побережье, к счастью для меня, дороги были извилистые, и поезда ездили медленно.

Так мы отдыхали на море почти до моего студенчества, в основном, конечно, в Сухуми. Пребывание в доме деда обогащало меня еще одним — я целыми днями читал книги в его богатейшей библиотеке. Там я впервые увидел и прочитал старинное издание «Фауста» Гете — пудовую книгу размером с большой поднос. Там же я внимательно просмотрел почти все тома энциклопедии Брокхауса-Ефрона, и чтение словарей с тех пор стало моим любимым занятием.

В мае1960 года я приехал на последние проводы моего деда, которого похоронили в саду филармонии в самом центре Сухуми. А в 70-е годы мама переехала жить в Сухуми, поменяв свою тбилисскую квартиру на сухумскую. С тех пор я каждое лето ездил к ней, хотя бы на неделю — две.

Самоподготовка

Лет в десять я понял, что установка, данная мне мамой (не справлять нужды при посторонних, не матюгаться и не драться), нежизненна. Но по привычке придерживался ее. Посоветоваться с умным мужчиной возможности не было, а товарищей, тем более друзей, я пока не завел. И я стал читать книги.

Первыми книгами у меня были: «Про кошку Ниточку, собачку Петушка и девочку Машу» и «Путешествие Нильса с дикими гусями». Читал я не совсем обычно — прочитывая книгу по сорок и более раз, я выучивал ее наизусть. Эти две книги я мог цитировать наизусть, начиная с любой страницы. В 1949 году мне подарили отрывной календарь на 1950 год, и я его тоже выучил наизусть, причем, почти не понимая содержания. Мои таланты показывали гостям; например, гость говорил: «15 сентября», а я наизусть, глядя в потолок, бубнил: «И. М. Сеченов (1829–1905). Великий русский физиолог …» и так до конца. Естественно, я не понимал, что такое «физиолог», и другого подобного тоже.