Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной - [37]
Все участники были весьма довольны проделанной работой. Но когда в 1909 г. появилась комета, выяснилось, что сделанные предвычисления оказались не настолько хороши, как заявлялось. 2 июля 1909 г. Нина Михайловна писала об этом К. А. Морозовой. «Перед отъездом из Петерб[урга] я была в Пулкове и Баклунд посоветовал мне подождать печатать статью о комете (она кстати и не готова еще) т[ак] к[ак] у них в Пулкове объявили поверочные вычисления пути кометы и они не совпали ни с нашими, ни с английскими вычислениями!!» — восклицала она[413]. И продолжала далее: «Это настоящий скандал, потому что Иванов так кичился точностью „современного“ вычисления, а оказывается, что наши деды сто лет назад выводили лучше и точнее нашего, хотя их методы были грубее и не совершеннее». «Но м[ожет] б[ыть] они больше любили др[уг] др[уга] и работали дружнее, не злорадствуя над неудачами товарищей? — задавалась вопросом Субботина. — На меня произвела самое неприятное впечатление речь Иванова по поводу ошибки в английской эфемериде; а затем оказалось, что он сам ошибся в элементарном… — не могла удержаться обычно редко кого-либо критиковавшая Нина Михайловна. — Ну расскажите все это Никол[аю] Ал[ександровичу] и кланяйтесь ему от меня»[414]. Как выяснилось впоследствии, предвычисления англичан были достаточно точны; предвычисленное ими время перигелия расходилось с действительным всего на 2,68 дня. Сложности возникли из-за обнаружения в 1908 г. движущегося объекта вблизи Юпитера, не учтенного ранее и оказавшегося в итоге его спутником. Коуэлл предложил способ, позволивший обойти данное препятствие[415].
Заметим в скобках, что некоторый скандал в РАО по поводу неудачного проекта предвычисления кометы Галлея, по-видимому, действительно разразился, поскольку А. А. Иванов был вынужден опубликовать в «Известиях РАО» статью с объяснениями. «11 сентября по новому стилю открыта профессором Вольфом в Гейдельберге комета Галлея. Об этом открытии члены Русского астрономического общества были извещены циркуляром от 31 августа по старому стилю, — писал он. — Уклонение этого первого наблюдения от эфемериды, напечатанной в моей брошюре „Комета Галлея и ее предстоящее появление“, составляет около одного градуса. Такое расхождение не могло, конечно, служить препятствием к отысканию кометы. Но чем же его объяснить?» — спрашивал А. А. Иванов и пускался в объяснения[416]. Через несколько десятилетий, однако, Нина Михайловна вспоминала не без удовлетворения о своем участии в этом проекте А. А. Иванова: 4 июня 1958 г. она писала Александру Николаевичу Дейчу, что участвовала «…в предвычислении орбиты и эфемериды кометы Галлея под руководством А. А. Иванова, с указаниями О. А. Баклунда…»[417].
Консультации у московского профессора
Одновременно с занятиями на Высших женских курсах Н. М. Субботина добилась разрешения консультироваться у кого-то из московских астрономов, «моего профессора», как она его называла в письмах к Н. А. Морозову, «чего, — по ее словам, — было очень, очень трудно добиться»[418]. С некоторой долей вероятности можно предположить, что этим «профессором»-консультантом был Сергей Алексеевич Казаков[419], читавший в Московском университете спецкурс «Вычисления и исправления планетных и кометных орбит». Отмечая свое 75-летие в далеком еще 1952 г. и вспоминая людей, чье влияние определило ее жизненный путь, из числа московских астрономов Нина Михайловна назвала именно Казакова[420]. К этому времени Н. М. Субботина была знакома со многими московским астрономами, в том числе с С. Н. Блажко, П. К. Штернбергом, вероятно, и с К. Д. Покровским, который с 1890 по 1895 г. заведовал в Москве частной обсерваторией Ф. Швабе. В одном из поздних по времени писем к А. Н. Дейчу Н. М. Субботина также называла имя Казакова: «…я москвичка и училась у Штернберга, Казакова (по вычислению орбит) и Блажко, ездила к ним из СПб со своими вычислениями, а они бывали у меня в Можайске, на моей обсерватории…»[421].
Сотрудничество с «профессором» продолжалось достаточно долго и то радовало, то пугало Нину Михайловну. Например, 8 июня 1905 г., рассказывая о своем житье-бытье, ее брат Сергей писал Борису Алексеевичу Федченко: «…Нина часто ездит в Москву заниматься к астрономам»[422]. 10 октября 1906 г. она сама писала Н. А. Морозову: «У нас это лето прошло очень тревожно — был болен мой папа и мы страшно волновались, потом ему стало лучше и мне удалось 1 месяц поработать в Москве у профессора…»[423]. А вот что Н. М. Субботина пишет Морозову же через месяц, 11 ноября 1906 г.: «Сегодня уезжаю — на поправку и на астрономическое совещание к своему профессору, этому последнему я ужасно рада и мне хочется прыгать от удовольствия! Пожелайте мне успеха, и чтобы профессор не очень сердился на меня!»[424] Эта поездка оказалась успешной, о чем сохранилась запись в письме Сергея Субботина Борису Алексеевичу Федченко от 23 ноября 1906 г.: «Вчера вернулась Нина из Москвы, осталась очень довольна поездкой, побывала на 2 часа в Собольках»[425]. 31 марта 1907 г. Нина Михайловна с грустью упоминает о проваленном у профессора экзамене: «…Я успела побывать в Москве и в Собольках, в Собольках провалиться в снегу с парой лошадей, санками и тетушкой, а в Москве провалиться на обсерватории у профессора с кометой и теорией ее движения. И было то для меня гораздо горше первого!!»
