Жизнь и труды св. Дионисия Великого, епископа Александрийского - [40]
Св. Дионисий не упоминает о тех бедствиях, какие пришлось перенести ему самому во время этого гонения, но из рассказа его видно, что положение всех александрийских христиан было весьма опасно. Александрия похожа была на город, находящийся в руках неприятелей. Христианам нельзя было выходить из города ни днем, ни ночью; на всех улицах и переулках города постоянно раздавались крики: кто не хочет произносить нечестивых слов, того немедленно схватывать и сжигать живым. Несмотря на то, что страшная угроза немедленно приводилась в исполнение, христиане охотно жертвовали своим имуществом и своей жизнью. «Я не знаю, — замечает св. Дионисий, — отрекся ли до сих пор от Господа хоть кто-нибудь, исключая только разве одного, который попал в руки язычников».[429]
Тяжесть положения христиан увеличивалась еще вследствие того, что гонение это не было мгновенной и случайной вспышкой язьгческой черни против христиан. Начавшись целым годом ранее гонения Декия, т. е. в конце 248 или в начале 249 г., гонение языческой черни продолжалось несколько месяцев и прекратилось только тогда, когда в Александрии вспыхнуло восстание и междоусобная война в среде самих язычников. Если эта война произошла не вследствие распрей из-за дележа награбленной у христиан добычи,[430] а вследствие гражданских неурядиц, возникших по случаю смерти императора Филиппа, убитого в Вероне в середине 249 г., то продолжительность гонения определится временем не менее полугода. Последнее общепринятое мнение представляется более вероятным уже потому, что, по свидетельству самого св. Дионисия, гонение на христиан, воздвигнутое языческой чернью, продолжалось «довольно долго» (έπιπολύ).[431]
Занятые своими распрями, александрийские язычники на некоторое время оставили христиан в покое. Конечно, пребывание в городе, волнуемом враждебными партиями, не могло быть вполне спокойным, и бедствия, причиняемые язычниками друг другу, необходимо становились, по выражению св. Дионисия,[432] уделом христиан; но по крайней мере прекратились жестокие неистовства черни над христианами, и они немного отдохнули. Впрочем, это относительное спокойствие было предвестником еще более жестокой грозы, скоро разразившейся над всем христианским миром.
Преемником императора Филиппа, благосклонно относившегося к христианам, был Декий, ознаменовавший свое непродолжительное царствование (249-251) одним из самых жестоких гонений на христиан. Причины и подробности этого гонения, простиравшегося на всех христиан Империи, настолько выяснены и общеизвестны,[433] что мы можем ограничиться здесь изложением тех сведений, какие под непосредственным впечатлением от этого гонения сообщает сам св. Дионисий в посланиях к Фабию Антиохийскому, к Домицию и Дидиму и в послании против Германа.[434]
В первом из этих посланий св. Дионисий рассказывает, что уже одно известие о вступлении на престол нового императора распространило между александрийскими христианами великий страх перед надвигающимися бедствиями. Если в других областях перемена правления вызывала тревожные опасения потому, что уже около тридцати лет христиане этих областей наслаждались миром, то в Александрии христиане имели случай составить себе понятие о том, чего можно было ожидать от язычников при враждебном для христиан правительстве. Появившийся вскоре императорский эдикт, по словам св. Дионисия, «почти осуществил тот самый ужас, о котором предсказал Христос, якоже прельстити, аще возможно, и избранный» (Мф. 24, 24). Текст этого эдикта не сохранился до нашего времени, но о содержании эдикта можно судить по тому действию, какое он произвел на александрийских христиан, и по тем мерам, какие предпринимались исполнителями указа в отношении к христианам. Угрозы и требования эдикта оказались страшнее неистовств языческой черни и вызвали падение немалого числа верующих. Среди христиан были люди знатного происхождения, лица, состоявшие на государственной и общественной службе, а также люди, обладавшие значительным состоянием. Видное общественное положение всех этих лиц затрудняло для них уклонение от исполнения требований императорского эдикта; мало того, оно как бы обязывало их предупредить предписания местной власти добровольным изъявлением готовности исполнить требования эдикта. И вот, по словам св. Дионисия, «многие из людей знатнейших от страха сами спешили исполнить повеление императора, других, занимавших общественные должности, вынуждали сделать это сами их занятия, иных приводили близкие к ним лица». Явившихся называли по именам, и «они приступали к нечистым и скверным жертвам. Одни приходили к жертвенникам бледные от ужаса, как будто им предстояло не жертву принести, но самим сделаться жертвами, закалаемыми в честь идолов. Присутствовавшие при этом толпы язычников смеялись над ними, так как ясно было, что они боятся и вкусить смерть, и принести жертвоприношение. Другие смелее приближались к жертвенникам, самой смелостью стараясь показать, что они и ранее не были христианами». Печальный пример знатных и богатых христиан увлек и других верующих. Но не все они обнаружили одинаковую готовность к исполнению императорского эдикта. Многие старались спастись бегством; у иных доставало мужества на перенесение темничного заключения в течение нескольких дней, но затем они отрекались, не дождавшись даже представления на суд; некоторые перенесли довольно много пыток, но не отваживались на перенесение новых, более утонченных мучений. Такое же действие произвел императорский эдикт и в других городах Империи: св. Киприан почти в тех же самых подробностях описывает падение многих христиан в Карфагене тотчас по получении императорского эдикта.
