Жизнь и смерть сержанта Шеломова - [44]

Они перетащили лейтенанта на кровать. Он открыл один глаз и сказал, делая между словами долгие паузы: «У меня большое… счастье». После этой фразы глаз лейтенанта закрылся, и голова скатилась с подушки не хуже мандарина.

Дообеденный отдых на кроватях закончился слишком быстро. Они, разочарованные и злые, поплелись в санчасть, где их наверняка поджидал Коля.

Митя отдал капитану ключи и объяснил, что пришел совершенно пьяный лейтенант и помешал закончить уборку. Начмед рассмеялся: «У него сын родился — можно. Кстати, — начальник провел Митю в кабинет и закрыл дверь. — Язык за зубами держать умеешь?» Митя кивнул. «Надо лейтенанту праздник устроить. А без этого дела, — капитан щелкнул пальцем по горлу, — сам понимаешь, праздник — не праздник. Посиди ночью на аппарате, а днем я прикажу, чтобы тебя не трогали. Делать там ничего не надо. Следи только, чтобы грелось да капало».

Митя раздулся от гордости. Дело было поручено тайное, и ненадежному человеку капитан бы его не доверил. Да, может, еще удастся хлебнуть глоточек-другой.

На вопрос Генки, о чем говорили, Митя только пожал плечами:

— Так, ни о чем. Пытал, кто мне губу расквасил.

— Не раскололся?

— Не-а.

— Правильно, а то я заложников не люблю, — и Генка скорчил гримасу презрения.

Митя не знал, почему соврал, все равно, рано или поздно, вся санчасть узнает, как он сюда попал, и отношение к нему изменится. «Хотя куда уж больше! Только и работаешь, поболеть некогда. Генка вон как настроен. Сам небось тоже заложил, поэтому и попал в санчасть. Капитан его специально держит — в дивизию не везет». Митя пристально посмотрел в Генкины глаза. «Петушишься, потому что сам измазался», но вслух сказал:

— Пойдем за склад мандарины есть.

Они спрятались за одной из бетонных опор строящегося склада и принялись за мандарины. Брызжущий из долек сок приятно щекотал нёбо. Митя даже зажмурился от удовольствия. Он ел не торопясь, смакуя каждую дольку.

Генка опять жадничал и засовывал мандарины в рот целиком. Митя завелся:

— Не веди себя как сволочь! — Генка на секунду замер с полным ртом, а потом быстро-быстро задвигал челюстями.

— Я мандарины очень люблю.

— Я тоже.

— Да подавитесь вы все! — Генка с яростью выплюнул остатки мандарина. — Это я сам такой скотиной стал? Меня старики за два месяца таким сделали. Я, кроме куска хлеба и ополосков, ничего больше не ел, а только смотрел, как эти гладкие скотины жрут мою порцайку белого хлеба и масла, как потягивают из банок сгущенку, тратят мои деньги и ржут над нами, как последние…. — Генка задохнулся, ища слово посильнее.

— О-о-о, какой горячий! — Коля возник так неожиданно, что Митя вздрогнул. — Я понял, что вы тут кушаете ворованные мандарины и ругаете стариков, пока другие за вас работают.

Оправдываться было бесполезно. Коля выгреб из Генкиных карманов оставшиеся мандарины и дал ему пинок:

— Вперед! Я вам устрою разборку! — У Мити карманы были пусты, и он получил удар в живот.

Вкалывали они до самого ужина как проклятые: мыли полы, гладили белье, таскали воду в баню. Стоило присесть, как тут же появлялся Коля, начинал кричать и работать кулаками. Митя надеялся только на то, что после ужина придет капитан и заберет «на дело».

Капитан действительно пришел. Но дальнейшее Митю огорчило. Начмед приказал Коле наладить в каптерке аппарат, посадить туда Митю, закрыть на ключ, а ключ занести ему в комнату.

Коля подозрительно посмотрел на Митю. «Нашли кому доверять! Он у вас мандарины ворует, а вы ему такое дело!» — он с сомнением покрутил головой.

Начмед словно не заметил Колиных слов, только погрозил Мите пальцем: «Смотри, хоть каплю выпьешь, в пять минут выпишу в роту».

Коля тщательно подоткнул черную штору на окне, быстро наладил самогонный аппарат и, предупредив: «Чтобы надоил литровую банку к моему приходу», — пошел в кино.

Митя посидел на корточках у аппарата в ожидании, когда закапает в подставленную банку, несколько раз прошелся из угла в угол, лег на пол; из-под двери приятно тянуло холодком.

Мерно разбивающиеся о дно банки капли в тишине уснувшей санчасти сначала раздражали его, но потом он перестал их замечать и почувствовал, что погружается в мягкую полудрему.

Даже не верилось: прошел почти год, и самое тяжелое должно вот-вот кончиться, но Шафаров еще полгода не даст житья. Если бы устроиться на склад или в штаб! Работать бы себе хоть целые сутки, но зато без измывательств.

Опять эта девчонка приснилась. И лицо знакомое, и ни на кого не похожа. Надо матери письмо написать.

Митя повернулся на бок и услышал, как бьется сердце.

Накапала треть банки. Ему вдруг нестерпимо захотелось попробовать прозрачной пахнущей жидкости, хоть каплю! Перебороть себя он не смог и, схватив банку, сделал два больших глотка, потом откопал в кармане окурок и прикурил от ярко пылающей спирали.

В голову мгновенно ударил горячий хмель. Он опустился на пол и закрыл глаза. Электрический свет назойливо лез сквозь веки, но он перестал обращать на него внимание, и в мозгу ярко высветилась мигающим неоном, как «Булочная-кондитерская» на первом этаже их дома, надпись «Дембель-83», а потом поплыли знакомые, пахнущие домом комнаты, лопнувшая обивка дивана, капающий кран на кухне, дверь с исцарапанным кошкой дерматином. Митя с силой заставил себя открыть глаза. «К черту! Еще целый год!»