Жизнь и смерть Эдуарда Берзина - [74]

Я с Мирдзой молча повернулись и пошли с ужасом в душе под недоумевающими взглядами встречавших Эд. П. Когда сели в машину, увидела, что впереди, рядом с шофером, сидел какой-то незнакомый человек.

Когда приехали домой, то дома с нетерпением ждали нас Петя и бабушка — мать Эд.П., и еще в квартире находились двое незнакомых людей, которые сказали, что они явились, чтобы делать обыск. Мы все были так ошеломлены этим, что мы только наблюдали, с какой тщательностью делали обыск. Они положили в чемодан альбом с фотографиями — память о фронте, фотоаппарат, коробочку с памятными Эд. вещичками, кое-какие бумаги с письменного стола, шашку, не помню что еще.

Я никак не подозревала, что меня арестуют. Но когда после обыска сказали, что они меня должны арестовать, чтобы я оделась — это была для меня очень тяжелая минута: оставить так беспомощных детей и старую нашу бабушку, мать Эд., на произвол судьбы без средств.

Уходя, я старалась не выказывать свое горе. Успокаивала их, что скоро вернусь, чтобы не беспокоились. Последние слова Пети были:

— Мама, я тебя найду.

…Вот так закончилась наша с Эд. жизнь. Мне было 42 года, ему 44»¹⁶².

А вот как вспоминала свои мытарства в связи с арестом Берзина его дочь Мирдза.

«Осенью мы ждали папу домой. Я разучивала на рояле его любимую «Элегию» Масснэ, но почему-то приезд папы все откладывался, и вот, наконец, мы получаем телеграмму, что папа едет домой.

19 декабря 1937 мы поехали его встречать на вокзал и узнали, что он в дороге арестован. Поехали домой. Дома были уже сотрудники НКВД, которые после обыска увезли маму.

Мы остались втроем: я, брат и бабушка (папина мать). Через десять дней насильно забрали брата в детский дом, даже не дав нам проститься. Мы остались вдвоем в большом полупустом доме, так как учреждение, занимавшее весь второй этаж и часть первого этажа, отсюда выехало.

Представьте себе двухэтажный особняк в довольно глухом переулке. В нем, кроме меня и бабушки — никого. Дом отапливался одной общей печью из подвала, которая в один присест глотала кубометр дров. Работу истопника выполнял дворник, живущий тут же во дворе, но он был тоже арестован. Топить было некому, да и топлива не было, поэтому холод был ужасный в доме. Во дворе дома была еще будка, в которой находился милиционер, следивший, чтобы посторонние не заходили во двор. Учреждения не стало — не стало и милиционера. Страшно стало в нашем доме.

Во дворе намело много снегу. Старые липы угрюмо бросали тень на дом, в саду в тени кустов мне, когда я проходила через двор, мерещились силуэты людей и чудовищ.

В школу я ходила с замиранием сердца. Еще никто не знал о нашей беде, но потом пришлось сказать, так как за братом пришли из детского распределителя и нужно было объяснить его отсутствие.

Наступил Новый Год. Девочки из школы пришли от имени директора просить, чтобы я пришла на елку в школу. Настроение было подавленное. В этот день было очень холодно, я замерзла, и поднялась температура.

Истопили печь только в кухне. Там спала бабушка. Я спала в комнате в холоде. 31-го, напившись горячего чая, мы с бабушкой, пожелав друг другу всяких благ, легли в свои постели. Бабушка быстро уснула в тепле, а мне не спалось. Я накрылась всеми одеялами, какие только были у нас. Но все равно было холодно, и в голову лезли разные мысли, главное — обида. Обида за все, за родителей, брата, которого насильно забрали в детский дом, за исключение из комсомола.

…Мне с бабушкой очень тяжело было жить. Не имея специальности, я с трудом устроилась в поликлинику регистраторшей. Бабушка от горя потеряла рассудок. В больницу ее не брали, когда узнавали, что дети ее арестованы. Кроме папы были еще арестованы его брат и сестра, моя мама. Брат в детдоме. Это на ней тяжело отразилось.

В 1939 г. нас выселили в маленькую комнатку на 5 этаже. Бабушка не могла выйти на воздух, так как у нее сильно болели ноги, и она часами сидела у окна, и ей все мерещилось, что кто-то из ее детей идет домой»¹⁶³.

В чем его заставили признаться

Допросы Берзина, как мы видели на первых страницах книги, начались через три дня после ареста. Затем его вызвали к следователям 17 января 1938 года. Следующий допрос состоялся 25 марта. В этот день следователь Шнейдерман предъявил ему «Постановление об избрании меры пресечения». Вот текст этого процессуального документа:

«25.03.1938 г.

Рассмотрев собранный материал по делу № 16288 и приняв во внимание, что

гр. Берзин Эдуард Петрович, 1893 г., уроженец бывш. Лифляндской губ. (Латвия), б. директор Дальстроя, достаточно изобличается в том, что являлся активным участником фашистской националистической латышской организации правых,

ПОСТАНОВИЛ:

гр. Берзина Э. П. привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58 пп 6, 7,8, 9 и 11 УК РСФСР.

Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей»¹⁶⁴.

Постановление подписано зам. начальника 13-го отделения ГУГБ НКВД СССР Шнейдерманом. В нижнем поле имеется также подпись Берзина, которая свидетельствует, что он текст постановления читал.

После этого следователь начал собственно допрос. Он потребовал, чтобы Берзин рассказал о своих первых шагах на пути предательства интересов Советской власти. Вот что Берзин ответил: