Жизнь и смерть Арнаута Каталана - [9]

Эн Саварик, немало уже выпивший молодого вина и окончательно поссорившийся с домной Гильемой (чему был на самом деле несказанно рад, ибо эта ядовитая на язык и капризная дама порядком его утомила) подозвал Каталана к себе. Тот нехотя встал и, прихватив с собой тарелку, приблизился.

– Скажи, Каталан, – обратился к фигляру сеньор де Маллеон, – вот что хочу у тебя узнать… Ведь ремесло бродячего гистриона трудно, а достаток переменчив и часто вам случается жевать траву и пить одну лишь родниковую воду?

– Со слезами пополам, – охотно подтвердил Каталан. – Так оно и есть, господин мой. Иной раз и сам дивишься, как долго может жить человек вообще без всякой еды.

– Скажи, Каталан, откуда вы, в таком случае, добыли тот фиолетовый и зеленый атлас, из которого сшили хрен и яйца? Честно говоря, с той самой минуты, как я увидел вас на площади у постоялого двора, эта загадка не дает мне покоя.

– Загадки тут, господин мой, никакой нет, есть одна только удача. Случилось нам выступать в Рокамадуре и тешить тамошних благородных сеньоров песенками. Они щедро наградили нас, хотя вы, конечно же, неизмеримо их в этом превзошли. – Тут Каталан, не в силах удержаться, отхватил здоровый кус мяса и продолжал свою повесть жуя. – А одна прекрасная и очень добрая дама призвала к себе нашего Тюку и спросила – чем вознаградить его за столь славное увеселение? Тюка же, немного разбираясь в куртуазной науке, пал к ее ногам и имел дерзновение попросить многоцветный атласный рукав ее платья, дабы носить всегда у сердца.

– Гм! – поперхнулся Саварик.

– Дама тотчас же отстегнула рукав, – невозмутимо говорил между тем Каталан, – и одарила бедного жонглера, который был вне себя от счастья. Ведь и самые ничтожные имеют право, согласно Кодексу Любви, любить самых знатных и прекрасных. Эта удовлетворенная просьба вызвала множество изысканных рассуждений о природе любви, о правах и обязанностях любовников – стоило послушать! Вот этот-то рукав мы впоследствии и приспособили к делу, господин мой, – заключил Каталан, заталкивая в рот последний кусок мяса.

Саварик сперва смеялся, а потом, став серьезным, сказал так:

Любить не стыдно, не зазорно,

Отдать себя любви – не грех,

Глумливый ей не страшен смех,

Любовь не верит слухам вздорным.

Но знай: тебя постигнет кара,

Коль ты доверишься фигляру.

На это Каталан, пожав плечами, ответил:

– Может быть.

Глава третья АРНАУТ КАТАЛАН ИЗУЧАЕТ РАЗНОВИДНОСТИ ПОЕДИНКОВ

На полпути к стране Вавилону,

Где сарацин коварен черный,

Посередь самого синего моря

Стоит гора – кому на радость, кому на горе.

На той горе живет бык печеный,

У него в жопе чеснок толченый.

Стекается туда люд крещеный -

Хлеб в чеснок макать да жрать.

И всем хорошо бы, да негде срать -

На двадцать пять лиг все вокруг засрано…

Ой, нет, нет, нет! Не поет больше Арнаут Каталан таких песен и прибаутками простонародными никого больше не тешит. А вместо того изучает он науку Куртуазию и делает в том немалые успехи.

Обласканный Савариком Нечестивцем, оставался он в Шателайоне, в то время как товарищи его двинулись в путь, ибо их Саварик Нечестивец обласкал в значительно меньшей мере.

Но и у Саварика Каталан не загостился, ибо домна Гильема де Бенож пожелала увезти ловкого забавника с собой. Этим намеревалась она весьма досадить эн Саварику – в чем, кстати, и преуспела. И с той поры они с Савариком больше не виделись.

У домны Гильемы в Беноже Каталан провел целых три года и ознаменовал свое пребывание там большим количеством подвигов, преимущественно ничтожных или бессмысленных.

Когда возраст Каталана стал неуклонно приближаться к двадцати годам, расстался он со своей госпожой. Сказать по правде, она его попросту выгнала, ибо надоел ей этот фигляр хуже горькой редьки.

Каталан же, ничуть не унывая, пустился в странствия на своей собственной лошади, которую получил в подарок от домны Гильемы, и неколикое время переходил от двора ко двору и от одного владетеля к другому, пока не осел при одной знатной даме, которую звали домна Алана де Вильнев.

При этой госпоже Каталан вскоре сделался любимцем, ибо преуспевал как в теориях искусства любовного ухаживания, так и в изящном стихотворчестве, за что домна Алана также пожаловала его различными дарами. Жилось ему сытно и весело.

И вот какой прискорбный случай уничтожил процветание Каталана при этой даме.

Настала весна – девятнадцатая или двадцатая в жизни Каталана (точнее он и сам толком не знал). И вздумалось домне Алане отправиться в гости к домне Эрмесине де Нейстрив, госпоже весьма юной, красивой и сведущей в куртуазии. Взяла домна Алана с собой большую, пышную свиту – пятерых вассалов с оружием и семерых разных слуг, еще двух прислужниц, а с ними – и Арнаута Каталана, чтобы не приходилось в пути томиться скукой. Каталан же взял с собой лютню, ибо довольно искусно распевал различные песни, иногда собственного сочинения, но чаще – заученные от других жонглеров.

Весело ехали по залитому солнцем лесу, слушая пение птиц и переговариваясь. И столь отрадно было все вокруг, что мы уже не находим никаких слов для описания и потому уступаем место изысканным стихам, которые сложил по сходному поводу один славный виршеплет, именем Иоанн Готский: