Жизнь и приключения Сергея Сельянова и его киностудии «СТВ», рассказанные им самим - [79]

Человек боли

Из-за «Груза 200» перессорилась даже Гильдия критиков и киноведов. После голосования стало понятно, что с небольшим перевесом побеждает «Груз 200», но его противники были столь активны, что на заседании обсуждалось решение разделить награду между двумя фильмами. В конце концов занявший второе место по количеству голосов фильм Попогребского «Простые вещи» получил диплом. Но на церемонии произошла путаница, не полюбивший «Груз 200» Виктор Матизен, вручая награды, как показалось многим, как бы уравнял призы, что вызвало возмущение сторонников «Груза 200», было написано открытое письмо Президенту Гильдии и часть его подписавших критиков демонстративно Гильдию покинули. Страсти кипели, тут Балабанов был прав: «Я изначально отдавал себе отчет в том, что „Груз 200“ будет скандальным фильмом. Про наше кино будут говорить, очень многим оно не понравится, но равнодушным оно никого не оставит. Уже сейчас можно сказать, что картина получилась хорошей».

Международная фестивальная судьба у «Груза 200» не особо сложилась. Хотя голландские критики присудили фильму свой приз в Роттердаме. «Груз 200» был представлен и в параллельной программе «Венецианские дни» на Мостре-2007, говорят, зал был забит битком, принимали картину с интересом, но какого-то особого успеха вне родины у него не появилось.

По телевизору его, кстати, показали в популярной тогда программе Первого канала «Закрытый показ», и, конечно, там схлестнулись страсти, прямо скажем, мало имеющие отношение к художественным достоинствам картины.

Балабанов снимал этот фильм, находясь не в самой лучшей – и это очень мягко говоря – физической форме, т. е., попросту, он очень много пил. Сельянов, который не любит это обсуждать, тем не менее вспоминает: «Сьемки „Груза 200“ проходили как обычно, за исключением того, что Леша пил, как положено. Я не люблю про это. Но вот мне звонил Серебряков и жаловался. Дескать, Леша ложился на землю, на пол, лежал там, и не глядя на площадку, режиссировал. Ну да, все вроде друзья, и уважение есть, но артист все-таки недоумевает. Жалуется: „Как так я буду работать? Это невозможно“. Ну, я ему отвечаю: „Подожди, вот сейчас эту сцену, снятую, склеим быстренько, и ты все поймешь“. А речь шла о сцене убийства героя Серебрякова, я ее до того и не видел, но мы с Лешей ее обсуждали у меня, был один вопрос, на который я ответ хотел от Леши услышать. Услышал, конечно. Так что я знал, что она была правильно придумана, и был уверен, что она и снята правильно, Леша же мог снимать кино, не глядя, ну в том смысле, что оно у него все было в голове. Вот помню, оператор устанавливает камеру, долго ищет позицию, а Леша ему просто говорит: „Переставь на десять сантиметров левее“. И это именно та точка, которая должна быть. Так что все было нормально, как надо с той сценой, снято как надо».

Серебряков, впрочем, вспоминал про сьемки «Груза 200» без энтузиазма, и на вопрос корреспондента: «А если Алексей Балабанов пригласит вас в свой новый проект?», отвечал неуверенно: «Я буду очень сильно думать. Очень сильно. Съемки в „Грузе 200“ финальной сцены расстрела оставили у меня ощущение тяжелейшего дискомфорта. Это был отвратительный день, один из самых худших в моей жизни. Мы с Балабановым – люди принципиально разные по внутренней идеологии».

Позже, уже после смерти Балабанова, Алексей Серебряков несколько иначе охарактеризует Балабанова: «Я считаю, что человек, который сумел аккумулировать в себе столько боли – и, более того, сумел ее художественно осмыслить и обладал такой смелостью, что мог заглядывать в самые потаенные уголки человеческой природы, болезни общества – конечно, не мог быть простым и легким. Это превращает человека в очень сложного и неоднозначного».

Но вот Сельянов на мой вопрос, были ли у него трудности с Балабановым в те времена, отвечает уверенно: «Мне не было с ним трудно ни в чем, никогда. У Леши болячки были всегда, с своих 20 лет. При этом простую таблетку Лешу заставить выпить было сложно. Мы его в лечебные учреждения засовывали с боем, это было как операции войсковые. При этом организм у него был очень сильный, необыкновенный, врачи удивлялись: делают анализы, результаты получаются убийственные, через год проверяют – а все в порядке, все функции восстанавливались.

И он довольно рано начал говорить, что, мол, уже все, мы уже немолодые, мы много работали, я уже не бегаю, не тот темп, не тот ритм. Он так чувствовал, но и отговорка эта была отчасти, чтобы я его не пилил. Ну, т. е. я не то, чтобы пилил, а просто упрекал его, зачем лежишь на диване и водку пьешь».

Но перед выходом «Груза 200» Балабанов, кажется впервые, заявил публично: «С возрастом вообще тяжелее работать. Кино – это энергия, ты ее все время отдаешь, с каждым фильмом. Я вообще думал, может так случиться, что это будет мой последний фильм. Мало ли чего… Мне уже 48 лет, я уже не юноша. После этой картины трудно снимать какое-то кино, особенно жанровое. Я уже полгода сижу – не могу сценарий никак написать».

Вопрос о жанровом кино возникает неслучайно. Сельянов считает нужным придумать нечто интересное для публики, поскольку она появилась, она стала участником индустрии, и ее интересы и чаяния невозможно игнорировать. А Леша точно это может, у него кино в крови, в пальцах, в глазах, но какое-то другое кино, не то, что требуется для кинотеатральной публики начала 2010-х годов. «Ясно было, что авторские фильмы широкой аудитории не нужны. Никакого кассового успеха не могло быть, фильмы Балабанова после „Брата-2“ не делали сборов, „Война“ могла бы собрать, но из-за моей ошибки не добрал, хотя тоже на многое мы не рассчитывали. У „Войны“ много поклонников, как и у „Жмурок“, которые, несмотря на звездный состав и жанр комедии, не слишком хорошо прошли в кинотеатрах. Но эти фильмы люди постепенно догоняли, и у них есть свои фанаты, и аудитория у них большая в сети».