Жизнь и приключения русского Джеймса Бонда - [21]

А еще барон Алкье уведомлял свое правительство, что министр иностранных дел Ларс фон Энгстрём постоянно выражал ему желание сблизиться с Францией. «Мы не русские, и мы не англичане, — говорил он ему, — мы желаем быть французами, если только император этого захочет. Мы хотели бы возвращения тех времен, когда мы были союзниками Франции, Польши и Турции».

Нельзя не обратить внимания на последние слова, в которых действительно выражалась традиционная политика Швеции, и не признать их весьма естественными в устах ее министра иностранных дел. Он выражал общее мнение шведов, враждебно настроенных против России, и едва ли много можно было найти среди них людей, которые разделяли бы взгляд, выраженный Бернадотом Чернышеву на отношение Швеции к России, особенно в то время, когда потеря Финляндии представляла собой незаживающую рану.

Весьма вероятно, что лично Ларс фон Энгстрём и не сочувствовал ему поначалу и только потом, увлекаемый с одной стороны Бернадотом, а с другой — раздражаемый оскорбительными действиями Наполеона, встал на его точку зрения, как встало и общественное мнение Швеции. Но что касается разговора наследного принца с бароном Алкье о Норвегии, то здесь обнаруживается весьма важное обстоятельство, что и видно из депеши последнего.

Если этот разговор происходил до встреч Бернадота с Чернышевым, то он вовсе не обличает двоедушие бывшего наполеоновского маршала и коварство его политики, в чем его упрекают поклонники императора французов.

Только эти встречи могли убедить Бернадота в желании России находиться в мирных отношениях с Швецией. А до тех пор она пребывала в его глазах союзницей Франции.

Вера Чернышева в искренность заявления Бернадота совершенно оправдалась последовавшими за этим событиями.

Просто Бернадот был человек новый, и он желал упрочить шведский престол как для себя лично, так и для своего потомства. А сочувствие к Франции не основывалось ни на каких важных политических выгодах для Швеции, и оно непроизвольно возбуждалось в то время раздражением против России за недавний захват Финляндии, в течение нескольких веков бывшей под властью Швеции и с 1595 года имевшей наименование Великого герцогства Финляндского. Но это не могло служить Бернадоту основанием для прочных политических соображений. Он понимал политику Наполеона и прекрасно знал личные его качества. Для него было очевидно, что создание сильных государств вовсе не входило в планы императора французов, и если он желал, чтобы образовалось Скандинавское государство из Швеции, Дании и Норвегии, то этой маской прикрывалось иное намерение, а именно — присоединить собственно Швецию к союзной Наполеону Дании, уже владевшей Норвегией.

При этом Бернадот, естественно, понимал, что Швеция нуждается в помощи такой великой державы, как Россия, и что Дания находится в полной зависимости от властолюбивого Наполеона. А вот желать Швеции потери государственной самостоятельности он никак не мог.

Наполеон, полагая, что Швеция у него уже в кармане, и что как только он начнет войну с Россией, шведская 45-тысячная армия высадится на восточном берегу Финского залива и займет Петербург, со спокойной совестью «отпустил» Бернадота в Швецию. Перед отъездом кандидат в короли попросил императора в счет компенсации за потерянную Финляндию отдать Швеции Норвегию. Наполеон, не подозревая никакого подвоха, великодушно пообещал поддержать эту просьбу. Вышеизложенное, несомненно, свидетельствует о том, что князь Понтекорво (Бернадот владел этим титулом с 1806 по 1810 гг. — Авт.) отнесся к своей миссии с присущей ему основательностью, и что в голове его уже созрела вполне определенная программа действий, одним из пунктов которой, в частности, была компенсация территориальных потерь Швеции за счет Дании, то есть присоединение Норвегии.

Борис ГРИГОРЬЕВ

«Бернадот»

С другой стороны, «покровительство» Наполеона всегда было связано с унижениями со стороны Франции, и это давало Бернадоту возможность окончательно увлечь за собой общественное мнение страны. Если бы на престоле Швеции он оставался простым подручным Наполеона и послушно исполнял бы все его желания, то довел бы страну до разорения и гибели, вызвав возмущение, жертвой которого сам первый и сделался бы.

Едва ли можно сомневаться в искренности политических убеждений, выраженных Бернадотом Чернышеву. Но в то время он еще считал возможным, при угрожавшем разрыве между Россией и Францией, сохранить нейтралитет Швеции. Поэтому он постоянно повторял Чернышеву, что для Швеции необходимы мир и спокойствие. И если он не заводил с ним речи о Норвегии, то лишь потому, что хорошо знал, что Петербургскому кабинету известно это условие, которое могло заставить шведов забыть о потери Финляндии, укрепить союз с Россией и упрочить его будущую династию на шведском престоле [кстати, нынешний король Швеции Карл XVI Густав, правящий с 1973 года, — это тоже Бернадот, и эта династия восседает на троне дольше всех прочих королевских родов Швеции, и конца-краю их правлению не предвидится. — Авт.].

Также стоит отметить, что барон Алкье был человеком заносчивым и легкомысленным, и Наполеон сам постоянно был вынужден сдерживать его неумеренность (в конце концов, в октябре 1811 года Наполеон даже заменил этого своего неугомонного агента).