Жизнь и приключения русского Джеймса Бонда - [20]

Альберт МАНФРЕД

«Наполеон Бонапарт»

— Откровенно вам скажу, — говорил Бернадот Чернышеву, — что то ужасное положение, в которое поставила меня Франция в последнее время, повергает меня в невыразимую грусть. Я никак не ожидал подобного образа действий со стороны державы, которой я не без пользы и не без славы прослужил тридцать лет, а также со стороны Наполеона, которому прежде я оказывал услуги, избавляя его от многих неприятностей и затруднений.

Бернадот стал солдатом Беарнского пехотного полка в августе 1780 года, а через восемь лет его произвели в сержанты. После революции его карьера развивалась стремительно: в феврале 1790 года он получил чин младшего лейтенанта, а через четыре года, в битве при Флерюсе, он уже командовал дивизией. С Наполеоном судьба свела его в 1797 году, и их отношения почти сразу же испортились из-за взаимного непонимания и соперничества. При этом Бернадот по праву считался одним из самых выдающихся генералов Французской республики, и в июле 1799 года его назначили военным министром. В государственном перевороте 18 брюмера Бернадот не поддержал Наполеона, но и ничего не сделал для защиты Директории. Плюс еще эта история с Дезире Клари…

— Я полагал, — не скрывая обиды, сказал Бернадот, — что Наполеон будет моим защитником, будет покровительствовать мне, а не поставит меня в грустное положение с первых дней моего прибытия в Швецию. Я надеялся, что он не сделает меня жертвой своего случайного дурного расположения духа потому только, что я имел несчастье из его товарищей сделаться его подданным. Но и в качестве подданного я не стал бы выносить подобных выходок. Ничто не может изгладить во мне тяжелого сознания, отравляющего мою жизнь, что стране, которая призвала меня, чтобы царствовать в ней, я принес войну, которая ее разорит.

После таких откровенных заявлений, Чернышев позволил себе выразить мысль, составлявшую важнейшую часть его миссии, что цель императора Александра заключается именно в том, чтобы достигнуть мира, в котором одинаково нуждаются все европейские государства, и что поэтому он поручил ему заявить наследному принцу, в знак своего к нему уважения, намерение свое сохранить мирные отношения с Швецией при любых обстоятельствах. Император Александр вовсе не обещал никому из своих союзников принять участие в войне, которую кто-либо из них объявил бы Швеции.

— Но, — подчеркнул Александр Иванович, — делая это сообщение, император Александр надеется, что Ваше Королевское Высочество сохранит все в тайне, потому что любое разглашение может причинить вред обоим государствам.

Выслушав это заявление, Бернадот не смог скрыть своей радости и заверил, что теперь он может быть не только спокоен, но и счастлив, заслужив расположение императора Александра, и что с этого времени все его действия будут направлены на то, чтобы доказать, что как он сам, так и Швеция, достойны подобного покровительства.

— Император может обратить свое оружие, — повторил он Чернышеву, — на Константинополь, Вену или Варшаву. Швеция останется спокойной. Ее единственная цель будет состоять в том, чтобы находиться в союзе с Россией и довольствоваться тем, чем она владеет, не вмешиваясь в чужие споры. Никогда Его Величество не увидит, чтобы Швеция решилась пролить кровь хотя бы одного из своих подданных или истратить хоть один талер в таком деле, которое могло бы быть неприятно России, и никогда она не начнет войны ни с кем, если не нападут на нее, а это невозможно. Пока Швеция находится в союзе с Россией, целый мир не может ей ничего сделать.

О себе лично Бернадот сказал следующее:

— Скажите Его Величеству, что с прибытием в Швецию я сделался совершенно человеком севера, и уверьте его, что он может смотреть на Швецию как на свой верный форпост. Я хорошо понимаю все, чем я обязан моей родной Франции, и употреблю все старания, чтобы сохранить с ней дружеские отношения, но это никогда не заставит меня потерять из виду свои выгоды, то есть, выгоды Швеции, сделавшиеся моими.

Можно ли было верить тому, что говорил Бернадот? Искренни ли были его заявления как о чувствах к русскому императору, которого он не знал лично, так и об отношении к России, только в 1809 году отобравшей у Швеции Финляндию?

Эти вопросы представлялись бы излишними, если бы сообщения своему правительству французского посланника из Стокгольма не бросали на происходившие события изрядную тень подозрения.

Интриги барона Алкье

Дело в том, что уже в начале 1811 года французский посланник в Стокгольме барон Шарль-Жан-Мари Алкье доложил своему правительству, что однажды, указывая на развернутую карту на своем столе, Бернадот сказал ему: «Нам нужно что-нибудь, чтобы вознаградить нас за потерю Финляндии». Французский посланник уточнил: «Не подразумеваете ли вы Норвегию?» «Конечно, — ответил Бернадот, — Норвегию, которая сама желает присоединиться к Швеции, и которую мы можем получить и без Франции, при помощи Англии. Но что касается меня, то я желал бы получить ее от императора. Пусть он ее отдаст нам, и тогда я буду силен. Я обещаю ему сорок тысяч войска к маю месяцу и еще десять тысяч к началу июля. Данию можно вознаградить, отдав ей Мекленбург и Померанию. И тогда я обещаю, что крепко запру Швецию для торговли с Англией».