Жизнь и приключения русского Джеймса Бонда - [13]

Чернышев был довольно хорошо осведомлен о «талантах» князя Беневентского: о его коварстве, беспринципности и корыстолюбии. В общем, направляясь на первую встречу с высокопоставленным агентом «Анной Ивановной», Чернышев прекрасно знал, с кем ему предстоит иметь дело.

Почему с «Анной Ивановной»?

Да потому, что именно так именовался Талейран в конспиративной переписке Александра Ивановича с Санкт-Петербургом. Между прочим, эта «дама» обошлась русской казне в кругленькую сумму, но получаемая от «нее» информация того стоила.

— Я догадываюсь, месье Чернышев, что означает ваш статус в Париже, — сказал Талейран, когда они расположились в его кабинете. — Быть доверенным лицом, по сути, сразу двух императоров, своего и чужого, — такое вообще вряд ли когда-нибудь удавалось кому-либо другому из людей вашей профессии.

— Ваше сиятельство имеет в виду мои обязанности курьера, которому поручено осуществлять контакты между двумя государями? — переспросил гость, на самом деле сразу почувствовав в словах экс-министра потаенный смысл. Так оно и оказалось.

— Нет, молодой человек, под вашей профессией я имел в виду не курьерские поездки между Парижем и Петербургом, а нечто совсем иное.

Репутация Талейрана была уже вполне устоявшейся. Русские дипломаты в официальной переписке называли его «попом-расстригой», «письмоводителем тирана», профессиональным предателем и столь же профессиональным взяточником и казнокрадом, который обоими этими способами награбил несчетное число миллионов. Но никто не отрицал его выдающегося ума, проницательности и дальновидности, сочетавшихся с готовностью на любое преступление, если оно выгодно, и с абсолютным бесстыдством, которое он умело скрывал за величавой и ленивой надменностью прирожденного вельможи.

Ефим ЧЕРНЯК

«Пять столетий тайной войны»

С императором Александром Талейран впервые встретился на переговорах с Наполеоном в Эрфурте. В то время император французов уже отдавал себе отчет в «верности» князя, однако ему были нужны его уникальный ум и опыт. Он считал, что Талейран пока еще может быть ему полезен. Во всяком случае, гораздо полезнее, чем «действующий» министр Жан-Батист Номпер де Шампаньи, который безусловно одобрял все, что говорил и делал Наполеон.

Приглашение Талейрана в Эрфурт многие историки называют «удивительным ослеплением» Наполеона и «не случавшейся до сих пор ни разу потерей интуиции».

Завистники всегда говорили о Талейране, что он всю свою жизнь «продавал тех, кто его покупал». Но это не совсем верно. Талейран всегда думал о себе и о Франции. Каких-то идеалов Революции он не продавал (их просто не было), а Директорию он в свое время «продал» Наполеону лишь потому, что та изжила сама себя и стала вредной для страны. А потом он служил Наполеону верой и правдой, но лишь до того времени, как действия того не вошли в противоречие с интересами Франции. К концу 1808 года это противоречие стало слишком уж заметным, и в Эрфурте Талейран в конечном итоге сыграл весьма специфическую роль.

Впрочем, обо всем по порядку.

Историк Альбер Вандаль пишет:

«Талейран все более входил в роль сдерживающего элемента при Наполеоне. Это была роль, которую он пытался играть и которую, в особенности, любил выставлять напоказ. Оценивая события с присущей ему проницательностью скептического наблюдателя, он ясно понимал, что борьба между Наполеоном и Европой делалась все более опасной, уже не только потому, что слишком затягивалась, но и потому, что делалась все напряженнее и доходила до огромных размеров. Он сознавал, что ошибочные действия делали успех необеспеченным, и начинал сомневаться в конечном исходе».

В конечном итоге мудрый Талейран «начал отделять свою судьбу от судьбы Наполеона, который, по его мнению, слишком зарвался».

Он полагал, что император теперь упрямо шел по пути, который стал противоречить интересам Франции. Если говорить коротко, то Наполеон, по убеждению Талейрана (и не только Талейрана), превратился в необузданного честолюбца, ведущего страну к катастрофе.

В Эрфурт Талейран прибыл за три дня до приезда самого Наполеона. И поселился он буквально в двух шагах от того места, где должен был жить император Александр. Как допустил подобное всегда столь мнительный Наполеон — непонятно…

В императоре Александре Талейран видел единственную силу, которая могла бы покончить с властью Наполеона, а чтобы закрепить «новые отношения», князь при встрече сказал:

— Государь, для чего вы приехали сюда? Вам надлежит спасти Европу, и вы в этом преуспеете, если только будете противостоять Наполеону. Французы — цивилизованный народ, а их правитель — нет. Правитель России цивилизован, а народ — нет. Значит, русский государь должен быть союзником французского народа.

Следует заметить, что русскому императору Талейран был крайне несимпатичен. По этой причине подобные слова ближайшего советника Наполеона показались Александру удивительными и даже подозрительными. Конечно же, он не поверил ни одному его слову.

А Талейран тем временем продолжал, говоря о том, что естественные границы Франции проходят по Рейну, Альпам и Пиренеям. «Все остальное — завоевания императора. Франции нет до них никакого дела».