Жизнь и приключения Андрея Болотова - [80]

Но удивительное было дѣло, что от сей ѣзды до самаго тогдашняго времени такъ равно какъ бы нѣкая невидимая рука либо вовсе, либо на время отводила. Полагали сперва, чтобъ ѣхать туда по самому первому зимнему пути, и потому съ нетерпѣливостью дожидались снѣга, но вышло не то. Зима настала, но ѣхать мнѣ и отлучиться самовольно от волости, за отъѣздомъ намѣстника къ арміи и за отлучкою г. Давыдова, было нельзя. Пріѣхалъ сей, но остановилъ насъ упомянутый въ предслѣдующемъ письмѣ пріѣздъ его къ намъ для отдачи земель въ наемъ и прошло въ томъ недѣли двѣ или больше. Наконецъ не мѣшало повидимому уже ничто. Дѣла всѣ кончились. Я уже отпросился и получилъ дозволеніе. Всѣ мы хотимъ уже собираться и назначили даже день къ отъѣзду, но вдругъ опять и совсѣмъ неожидаемо невидимою рукою протянута чорная черта по всему нашему плану. Внѣдрились болѣзни въ домъ: занемоги сынъ горячкою, и болѣзнь его прогоняетъ у насъ всѣ мысли о Москвѣ. Чудное по-истинѣ стеченіе обстоятельствъ, а что всего страннѣе, то я самъ равно какъ предчувствовалъ сіе, и мнѣ все какъ-то не очень хотѣлось ѣхать, и сдавалось такъ, что мы поѣдемъ не скоро. И какъ все сіе не уходило от моего вниманія, то, помышляя о томъ не одинъ разъ, дивился и не понималъ я, къ чему и на какой конецъ сплетались такъ обстоятельства и къ чему вела насъ судьба Господня.

Но не успѣло сыну моему нѣсколько полегчѣть, какъ у жены и дочери моей возродились опять мысли о Москвѣ. Онѣ помышляли о томъ денно-и-ночно, но не знали, что дѣлать съ сыномъ, котораго слабость никакъ не дозволяла и помыслить еще о томъ, чтобъ его вскорѣ везть было можно. Думали, чтобъ его оставить дома, но о томъ также и помыслить боялись. Самъ онъ толикое желаніе изъявлялъ ѣхать въ Москву, что одна мысль о ѣздѣ туда подкрѣпляла его силы, а помышленія о нескорой ѣздѣ наводили ему тоску, грусть и болѣзнь его поддерживали. При сихъ обстоятельствахъ не знали онѣ, что дѣлать, и были долгое время въ нерѣшимости, ѣхать вскорѣ всѣмъ нельзя было, а время уходило. Словомъ, обстоятельства сплетались такъ, что жена моя хотѣла уже предпринимать то, чего бы она въ иное время ни изъ чего не сдѣлала, а именно: чтобъ ѣхать ей съ дочерьми напередъ одной, а меня-бъ покинуть на нѣсколько времени, дожидаться покуда сынъ обможется, и чтобъ намъ вмѣстѣ съ нимъ ѣхать послѣ.

Странное по-истинѣ и нѣсколько легкомысленное предпріятіе и такая затѣя, которой не могъ я довольно надивиться, ибо надобно знать, что все сіе дѣлалось безъ моего въ томъ соучастія. Я же на все сіе смотрѣлъ хладнокровно, ибо неизвѣстность времени окончанія сыновней болѣзни не дозволяла мнѣ ни о чемъ еще думать.

Со всѣмъ тѣмъ, у жены моей и дочери положено было уже сіе на мѣрѣ. Самый больной сынъ мой присоединился къ сему ихъ замыслу и плану и, что удивительнѣе всего то, поспѣшая сею ѣздою, назначивалъ, какъ выше упомянуто, уже и самый день къ отъѣзду, а именно, чтобъ женѣ моей ѣхать 5-го, а намъ бы съ нимъ 8-го февраля. И какъ до 5-го числа оставалось только два дня, то, вставши въ тотъ день, дивился и говорилъ, для чего-мать уже не собирается въ путь. Но какъ начали говорить, что слабость его еще слишкомъ велика, что женѣ ѣхать бы развѣ 8-го, а намъ съ нимъ около 15-го числа того мѣсяца, то небольшая сія отсрочка въ состояніи была его такъ встревожить, что онъ даже осердился и во весь тотъ день былъ какъ въ воду опущенный, и несравненно хуже, нежели въ предшедшій день: былъ слабъ, не веселъ, ничего не говорилъ и не помышлялъ о любезной своей скрипицѣ и, сколько можно было заключать, все досадовалъ и грустилъ, но стараясь, однакожъ, все сіе скрывать и от насъ утаивать, ибо за сіе грущеніе была ему от насъ уже не одинъ разъ гонка и тазанье.

Все сіе продолжалось до самаго почти вечера. Всѣ наши старанія о томъ, чтобъ его развеселить, были тщетны. Наконецъ, полученное передъ вечеромъ письмо изъ Москвы от поѣхавшихъ за нѣсколько времени передъ тѣмъ туда господъ Алабиныхъ, его нѣсколько поразвеселило или, по крайней мѣрѣ, разогнало и разсѣяло смутныя его мысли. Но самое письмо сіе произвело и самую ту тревогу во всемъ нашемъ семействѣ, о которой я упоминалъ выше и ввергло насъ въ превеликое нестроеніе и нерѣшимость, что дѣлать.

Дѣло состояло въ слѣдующемъ. Семьянинки мои, столько-жъ озабочиваясь и безпокоясь тѣмъ, сколько и я, что производство сына моего въ сержанты ни шло, ни ѣхало и что всѣ просьбы и старанія не успѣвали и выходили одни только проводы, безъ вѣдома моего, и не сказавъ мнѣ ничего, просили старшую дочь госпожи Алабиной, Настасью Тимоѳеевну, чтобъ она отписала въ Петербургъ къ находившемуся тогда тамъ ея брату и попросила его освѣдомиться и узнать, можно ли сдѣлать, чтобъ сыну моему получить сержантскій чинъ чрезъ деньги, а при отъѣздѣ ея съ меньшою ея сестрою въ Москву просили ея, что ежели будетъ оттуда какой отвѣтъ, то увѣдомила-бъ насъ поскорѣе. Сія и не преминула обѣ сіи просьбы выполнить. И какъ, пріѣхавъ въ Москву, получила от брата письмо, то и увѣдомляла насъ, что братъ къ ней пишетъ, что онъ со многими тамъ совѣтовалъ и всѣ говорятъ, что въ тогдашнее время по просьбамъ чины получать трудно, а за деньги всего легче, и что ежели мы на то рѣшимся, то онъ охотно принимаетъ на себя трудъ и, при помощи милостивцевъ своихъ, надѣется это сдѣлать и можетъ быть рублей за 300, однако, для всякаго случая надобно бы послать къ нему 500 рублей.