Жизнь и похождения Трифона Афанасьева - [27]

Всего чаще молился он по ночам, одинок с своею совестью, пред страшным оком вездесущего бога.

Позади двора его, в недальнем расстоянии, находился небольшой пригорок, на котором стоял старый и полузасохший вяз и откуда видна была белая церковь села Мохова. Почти каждую ночь, как только засыпала жизнь в Пересветове, Трифон приходил на пригорок этот, прислонялся спиною к вязу, устремлял взоры на церковь и молился с великим сокрушением душевным….

Раз крестьянин деревни Загорья Иван Головач, о котором мы упоминали уже мельком, проезжая ночью неподалеку от Трифонова пригорка, увидал Трифона под вязом. Сначала Головач сильно перепугался, но скоро, всмотревшись, узнал старика. Подивился он и не знал, что подумать; но на другой день пришлось ему объяснить случай этот по-своему: поутру, глянь, увели у него со двора лучшую упряжную его лошадь. Головач как раз заподозрил в покраже Трифона, и хотя по обыску, тотчас же сделанному, ничего не нашли у него, однако Головач был твердо уверен, что обокрал его не кто другой, а Трифон.

Головач был человек рьяный и злобный; он в ту же ночь решился отомстить Трифону, «хорошенько намять ему бока доброй дубиной». Как только уснули в Загорье, он отправился с своей увесистой дубинкой к Пересветову и залег под плетнем, на задах Трифонова двора.

Вскоре он увидал, что Трифон выходит из задних ворот своих. С непокрытой, поникшей головою тихо прошел он мимо самого Головача прямо на пригорок. Головач хотел было тут же кинуться на него, но что-то удержало его.

«Дай посмотрю, — подумал он, — что Тришка делать будет… Вишь крадется… Словно колдун какой!..»

Между тем старик, взойдя на пригорок, стал на колени и начал молиться. Потом упал он ниц на землю и долго-долго не приподнимал головы; тяжкие вздохи и прерывистые рыдания слышны были Головачу.

Изумился он чрезвычайно всему этому, и хоть не прошла злоба его на Трифона, однако он не решился уже теперь напасть на беззащитного молящегося старика.

«Вишь, Тришка проклятый! — сказал он самому себе, — ну, счастлив твой бог!.. Где грехи-то вздумал замаливать!.. Чудно, право… А в церковь, чай, редко ходит…»

* * *

Проходили дни, недели, месяцы — и опять весна настала, весна теплая, красная, благодатная для дерев и растений, озарившая кротким светом надежд темные лица поселян, — весна, опять благоприятная для роения пчел.

Однажды выдался весь денек пасмурный и дождливый. Под вечер, эдак уже в сумерки, вдруг взошел на двор Трифонов старый знакомый наш Михей Савостьянов.

У полурастворенных задних ворот Трифон починивал борону.

— Бог в помочь, сосед! — сказал ему приветливо Михей. Трифон с изумлением, почти с испугом посмотрел на доброго старика.

— Спасибо, — отвечал он глухим голосом и ни слова больше не мог произнести.

— А что, родимый? — сказал как-то особенно весело Михей Савостьянович: — я ведь за дельцом пришел теперича к тебе: ты вот пчелкой не хочешь ли опять позаняться?.. Ну, право слово, оно бы тово… Мне-то господь послал, у меня вдоволь, пожалуй, с радостью помочь могу.

Трифон ничего не отвечал. Крупные слезы потекли из глаз его.

Михей тотчас же заметил волнение соседа.

— Что ты! что ты?.. Господь с тобою! — говорил добрый старик. — Ты бы, родимый, перекрестился. Ну, об чем так-то плачешь, сокрушаешься?..

— Об окаянстве своем, — отвечал Трифон печально. — Нету, Михей Савостьяныч! Не для чего теперича дело это затевать!.. Знаешь ты мою семью?.. Господь на меня прогневался!.. Знаешь — каков человек я был недавно?.. Ох! грешник окаянный!.. А мать-то… Ведь она…

И старик не мог договорить.

— Господи помилуй! — молвил Михей и перекрестился. — А зачем ты тоску на себя напускаешь?.. Ну, как на бога не надеяться!.. Милость его велика!.. Молися о грехах со слезами, а не унывай… Господи тебя помилуй!.. Что ты, право?.. Ты вот теперича потрудись честно, зависти не имей, потрудись, душу сберегаючи… Трифон! ведь бог-то любит честный труд!

— Не могу, Михей Савостьяныч! видит бог, не могу!.. Мне и жить-то здесь нельзя, — разве не знаешь?.. что людей еще на грех наводить?.. Все-то клянут меня… Гонят, ненавидят…

— Что ж делать-то?.. Богу молися!.. Дай срок, и они увидят, что надо по-божьи делать!

Но все возражения и утешения Михея Савостьянова были тщетны: Трифон наотрез отказался от его благодушного предложения и в конце разговора высказал свою потаенную мысль.

— Вот что я задумал, Михей Савостьяныч: сказывают, барин приедет сюда вкруг троицына дня… Думаю попросить его, — коли б перевел он меня в Делюхино!.. Далеко отселева… Там не знают… Не буду там и добрых людей на грех наводить… Напоследях-то авось мне полегче будет…

* * *

К троицыну дню барин, точно, приехал в сельцо Пересветово. Он был сильно не в духе на ту пору: пересветовцы опять неисправно заплатили оброк, да к тому же приходилось ленивому Ивану Данилычу позаняться, в течение нескольких дней, полюбовным размежеванием с соседними помещиками. Неудачно выбрал время Трифон Афанасьев для разговора своего с барином.

— Что ты?.. Зачем еще? — спросил сурово Одоньев, увидав старика.

— К вашей милости, батюшка…

— Говори ты мне скорее… Некогда тут возиться со всякими вашими глупостями!