Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - [24]

Вася давно уже перестал быть в роте новичком, когда произошло событие, которое случается обычно только с новичками.

«Старикашка» Чекин щелкнул Васю по носу. Это был тот самый щелчок, который умел наносить во всей роте только Чекин и от которого сыпались из глаз голубые искры.

Вася отступил к стене. В руках у него была чернильница, которую он нес в класс, чтобы поставить на свою парту. Чернильница была полна до краев, и Вася не мог даже поднять руки, чтобы защитить лицо.

«Старикашка» Чекин снова щелкнул его, на сей раз из одного лишь желания узнать, что из этого получится. Кругом засмеялись.

Вася поставил чернильницу. Лицо его побледнело. Он наклонил свою круглую, лобастую голову, и черные глаза его, взгляд которых был обычно мягок и весел, посветлели от гнева. Чекин, взглянув на него, попятился назад и спросил в невольном испуге:

— Ну чего ты?

И в то же мгновенье Вася нанес ему удар по лицу. Чекин, не ожидавший удара такой силы, упал, опрокинул чернильницу и обрызгал чернилами не только свой, но и Васин мундир.

Вася ударил его еще два раза по голове.

— Ладно! Молодец! — с уважением сказал Чекин, поднимаясь с пола и вытирая кровь, капавшую из носа. — Дай денежку взаймы и — мир!

Вася тотчас же пришел в себя.

— Ты не отдашь, — отвечал он добродушно, и лицо его вслед за тем приняло свое обычное спокойное выражение. — Мне тоже здесь негде взять. Я не дома.

— Отдам. Лопни мой сапог! Во те крест честной! — за божился Чекин и помахал рукой с плеча на плечо.

— Зачем тебе деньги? Проесть хочешь?

— Не, — отвечал Чекин. — Завтра меня будут драть, так надо дать унтеру, чтобы не очень зверовал. Если хочешь, после ужина покатаю тебя верхом.

Вася дал денежку, более не расспрашивая ни о чем и не выражая желания ездить на спине своего должника, хотя это я было в обычаях корпуса. Правила здесь были суровы, народ буен, но смел и дружен меж собой.

В этот день первым уроком шла математика, которую преподавал Николай Гаврилович Курганов, слава корпуса, любимый всеми кадетами, русский астроном и математик, сочинитель многих учебников и письмовника поучительных и занимательных истории.

Был он по внешности груб, носил длинный архалук из простого, жесткого сукна и за свою грубость получил от кадетов прозвище шкивидора, — так назывались матросы с купеческих судов. Но с кадетами Курганов был не строг, никого не подводил под розги и даже редко ставил к стене носом.

И все же, когда Николай Гаврилович поднимался на кафедру, класс затихал до того, что было слышно, как где-то жужжит и бьется о стекло муха.

На этот раз Курганов не столько спрашивал и объяснял урок, как говорил о значении математической науки для корабельщика, сиречь водителя корабля.

Он любил беседовать с учениками и беседы эти также почитал за науку.

Васе нравилось слушать его: речами напоминал он ему дядюшку Максима.

— У нас, — говорил Курганов, оглядывая зоркими глазами маленьких моряков, — немало людей во флоте, кои не поопасятся в сильнейший шторм переплыть Финский залив в парусном шлюпке, смело бросятся на абордаж неприятельского корабля, спрыгнут за борт для спасения тонущего товарища, но у нас найдутся капитаны, которые без штурмана не решатся сняться с якоря, понеже не знают обращения с морскими приборами, не умеют определиться астрономически, сиречь узнать, где находятся в любой час со своим кораблем. Дабы достичь уменья обращаться с приборами и производить астрономические вычисления, надлежит знать математику. Отсюда на прямой конец выходит: кто тщится быть мореходцем, тому должно знать математику, как «Отче наш». Да будет сие ведомо вам, как зачинающим черпать из кладезя морской премудрости. Вот, к примеру, ты, Головнин, — обратился он к Васе. — Скажи, чему учит нас математическая наука, геометрией именуемая, с коей мы зачинаем изучение математических наук в нашем корпусе.

Вася в точности повторил определение геометрии, как науки, вычитанное им в учебнике, составленном самим Николаем Гавриловичем.

— Добро знаешь, — похвалил его Курганов. — А вот ты скажи, Мафусаил младшего класса, — обратился Курганов к Пекину, — скажи нам, для чего мы изучаем арифметическую науку в просторечии именуемую арифметикой или цифирью? Чего же ты мнешься, как норовистый конь?

— Я не мог выучить урока, Николай Гаврилович, — отвечал Чекин, торопливо прожевывая сайку. Булка всегда бывала у него за пазухой, ибо он любил есть в запас. — У меня болела голова.

По классу прошел дружный смех. Чекин обернулся.

— Чего ржете?

— Слаб у тебя чердак, ох, как слаб! — сказал Курганов. — Всегда болит. А казалось бы, чему там болеть? Что у тебя там, мозги, что ли?

— Как у всех, Николай Гаврилович, — скромно отвечал Чекин. — Наверное, мозги.

— Наверно? А вот даже не знаешь, что мой вопрос до заданного на сегодня не касается.

— Меня, Николай Гаврилович, все одно завтра будут драть, — поспешил сообщить Чекин, чтобы кончить этот никчемный, по его мнению, разговор.

— Тогда садись, — сказал Курганов. — Каждый работает, чем может.

Он задумался, потом продолжал:

— Вот вас здесь в корпусе шестьсот человек. Российское государство на вас тратит сумму немалую: сто двадцать тысяч рублей в год серебром! Зато и от вас оно требует нешутейного труда. Какие науки вы должны превзойти здесь? Начнем с моих математических: геометрия, алгебра, арифметика. Дальше идут: корабельная архитектура, механика, артиллерийская наука, штурманское дело, астрономия. И это не все. Считай еще: география, философия, генеалогия, риторика, морское дело, нравственная философия, словесные науки, право, язык...