Жизнь и мысли - [269]
Следовательно, вопрос о справедливости эсхатологической концепции едва ли может быть окончательно решен научными методами. Да это и понятно: чего стоили бы наши религиозные убеждения, если бы они основывались на научном доказательстве? Как говорил Н. А. Бердяев, утверждение, что дважды два четыре, не заслуживает названия истины, это всего лишь факт. Но выводы научной библейской критики побуждают каждого христианина еще раз прочитать евангелия и послания, самому оценить достоверность утверждений об эсхатологическом характере провозвестия Иисуса Христа и благодаря этому глубже осознать основы своих религиозных убеждений. Может быть, в этом — главная ценность теологических исследований Швейцера.
Мы подошли, пожалуй, к самому трудному вопросу из тех, которые возникают при чтении Швейцера. Как сочетаются его религиозные и философские воззрения? Не должны ли мы понимать его принцип благоговения перед жизнью как предлагаемый им вариант переосмысления христианства на языке современного мышления? С первого взгляда эта мысль кажется абсурдной: ведь в философии благоговения перед жизнью ни слова не говорится о Христе. Но и отрицательный ответ создает немалые трудности, ибо Швейцер недвусмысленно говорит о том, что благоговение перед жизнью — это самодостаточное религиозное мировоззрение, близкое к христианскому, но не тождественное ему и открывающее для христианства возможность вступить в новые взаимоотношения с мышлением, "которые по сравнению с прежними будут больше содействовать развитию духовной жизни" (наст, изд., с. 141). Поскольку трудно себе представить, чтобы у одного и того же человека было два мировоззрения, одно из них как будто бы кажется лишним. Но, может быть, это все-таки не более чем два разных языка, два способа выражения одного и того же?
Что касается этики, то дело, без сомнения, обстоит именно так. Швейцер прямо пишет, что, хотя язык философии благоговения перед жизнью может показаться слишком общим и абстрактным, суть не в форме выражения, а в требованиях, которые этика предъявляет к человеку. "Этика благоговения перед жизнью — это этика любви, расширенной до всемирных пределов. Это этика Иисуса, признанная теперь в качестве закономерного итога мышления" (наст, изд., с. 139).
Взаимно однозначное соответствие высказываний на языке философии и на языке религии у Швейцера не ограничивается этикой, оно сохраняется и тогда, когда речь идет о самом смысле человеческого существования, — но лишь до определенного предела!
"В этом мире бесконечная воля к жизни обнаруживает себя как воля к творению и в этом качестве представляется нам полной непонятных и мучительных загадок; в нас самих она обнаруживает себя как воля к любви, которая через нас стремится снять дилемму борьбы за существование, заключенную в воле к жизни" (наст, изд., с. 141). Это язык философии. А вот как выражается та же мысль на языке религии: "...познание Бога, которое дает мне мой внутренний опыт, отлично от того знания о Нем, которое я извлекаю из мира. В мире Он представляется мне таинственной, необыкновенной творческой силой; во мне Он раскрывает себя как этическая воля. В мире Он — безличная сила, во мне Он раскрывается как Личность" (наст, изд., с.172—173).
Различие кажется несущественным: Бог, который является субъектом творческой воли и воли к любви, на языке философии не называется прямо, а лишь неявно подразумевается. Однако это незначительное на первый взгляд отличие ведет достаточно далеко. Философская воля к любви есть результат размышления и переживается как единение со всей жизнью, наполняющей мир, перед лицом загадочной и равнодушной силы, которая творит жизнь и одновременно уничтожает ее. Религиозная воля к любви — результат добровольного подчинения воле Бога и переживается как живая связь с Ним и надежда на Него. Чтобы убедиться, что здесь не просто различие в словах, представим на минуту, что стало бы с философской волей к любви, если бы Христа и Евангелия не существовало. Мы сразу увидим, что этика благоговения перед жизнью — это только изготовленная искусным ювелиром оправа, еще больше подчеркивающая достоинства все того же драгоценного камня — этических изречений Христа. Непосредственное размышление о жизни играет огромную роль. Оно подтверждает, что наше преклонение перед идеалом христианской любви — не самообман, что это надежная точка духовной опоры, оставленная для нас в мире. Но отношение к Богу не переводится до конца на язык философского размышления. Живая, подлинная связь с Богом может установиться только через самоотдачу Христу. "В Иисусе Христе Бог явил себя как воля к любви. В единении с Христом единение с Богом осуществляется в единственно доступной нам форме" (наст, изд., с. 467).
