Жизнь и книги Льва Канторовича - [12]

 Правда, художник сомневается в своем нынешнем пути, он сознает, что переживает на старости лет кризис: «Я не знаю, куда нужно повернуть, с какой стороны подойти к моей задаче... Неправильно, не годится все, что я делал до сих пор». Будучи зрелым художником, прожив несколько лет в Париже, Цудо-сан убедился в невозможности механического перенесения на японскую почву иных национальных традиций. Последняя его работа — рисунок нового здания парламента в Токио. К сожалению, Канторовичу не удалось воспроизвести ни этой картины, ни пейзажей, поэтому рассказ теряет конкретность.

 В очерке есть лишь набросок картины, сделанной автором книги, — указано, какими красками нарисован парламент: серой, коричневой, лиловато-серой, отмечается мрачная символика, скучная техника письма. В данном случае автор книги мог рассчитывать лишь на понимание профессионалов, остальным читателям пришлось принять на веру его выводы.

 Более общий интерес представляет рассказ о встрече в мастерской с молодыми, по-европейски одетыми учениками Цудо-сан. В Японии 1932 года слышит ленинградский комсомолец вопросы о Советской России, ее искусстве, выставках, диспутах. Оказывается, молодые японцы довольно много знают о нашей литературе и искусстве. Они просят подробно рассказать о недавнем постановлении ЦК по поводу ликвидации РАППа.

 Казалось бы, интересные факты, однако автору не все понятно. Он не спешит увидеть в этой молодежи людей заведомо прогрессивных, не решается на основании одной судить об их идеологии. Наконец, он не увереннаучившись у своего метра мастерству, они станут более прогрессивными. Перед ними, по его мнениювозникнуть разные пути, тем более что и сам манашел еще своей дороги. В авторских выводахтой безапелляционности и прямолинейности, ксвойственны были рисункам в альбоме «Будет войнв серии «Дети революции». Итоговые оценки здесь более осторожны. Так, например, он иронически условиях японского полицейского режима ав«Новый парламент» при всей неопределенсимволического содержания этого произведения почти революционером...

Ученики искренне его идеи. Но трудно понять людей Востока. Быть многие из энергичных и преданных питомцев «революционного Цудо-сан» станут фашистами». Как видим, наблюдения и выводы здесь более сложны и разв очерке-притче, открывающем книгу.

 Сплав профессионального художественного анализа с политической проблематикой сильнее всего сказался в очерке «Араки-сан». Его герой официально признан одним из трех лучших художников Японии, персональная выставка Араки устроена во дворце самой императрицы. Очерк, так же как и предыдущие, предваряется выразительным портретом художника. Л. Канторович изобразил важного, надутого сановника с пухлыми руками, скрещенными на груди. В тексте сказано, что руки «желтые», читатель этого не видит — рисунок без цвета, графически передано главное: «Круглое лицо с выпуклыми глазами замкнуто и неподвижно, как маска Будды. Надменный и величественный, сидел он в широком кресле,  покрытом шкурой леопарда». В книге отдельные очерки, в них контрасты, сопоставления и отталкивания, но они связаны внутренне. Рисуя Араки, Л. Канторович помнил Цудо. Они во всем различны: даже сидят не одинаково.

с Араки что аристократ способен к живому своих чувств, но характер своего рисунка не стал хозяина оживленно беседующим о живописной культуре тока. Араки-сан умеет слушать и говорить. Он собеседникам свои представления об искусстве.

ник против подражания европейцам, он думает, кусство народа должно исходить из только этому народу национальных особенностей и диций. «Гораздо лучше ориентироваться на народное кусство, чем заимствовать у других национальностей».

 Слушая эти слова Араки, автор очерка, конечно ощущал контраст между внешним впечатлением и ностью аристократа-труженика, осуждающего тех, кто хочет отречься от традиций ного искусства. Он презрительно относится к жалким пиистам французских художников, чья творческая гия уходит на преодоление собственных чувств. «Они не художники. Они ремесленники, и плохие», Араки.

 Больше, чем в других случаях, в этом очерке проявляет себя как художник-профессионал, интересно собственно художническое кредо Араки-сан, поэтому приводится пламенный монолог японского стера о «Великой линии». Суть его такова: «Вы мир красок и объемов. Мы все видим прежде всего нию». Вместе с автором очерка проходим мы по ской, слышим пояснения ее хозяина и видим многие рисунки, занимающие целые страницы книги. Канторовича поразили красота и яркость красок на огромных акварелях по шелку (петух среди кукурузы, цапли, гузка, ласточки), свободное и смелое отношение художника к натуре и огромный труд: множество ланных черной тушью этюдов к картинам.