Жизнь и другие смертельные номера - [6]

– Омар не рыба, а членистоногое, а ты просто ревнуешь, – сказала я, хотя мы оба знали, что в последних словах нет ни доли правды. Пол снова спросил, уверена ли я – уверена ли окончательно и бесповоротно, – в последний вечер перед свадьбой, хотя потом стоял рядом со мной, как самая настоящая подружка невесты.

Тогда я была уверена. Сейчас уже не очень. Я всегда радовалась, что Том никогда не делал стойку, когда мимо проходила девица в обтягивающих штанах для йоги, но я явно реагировала не на те сигналы опасности. Что же еще я проглядела, пока мысленно поздравляла себя с тем, что выиграла такого идеального мужа?

– А я не хотела ничего лучшего, – фыркнула я в ответ Полу. – И я полагала, что хороша в постели.

– Превозмогая некоторую тошноту, должен признать: уверен, что в постели ты очень даже хороша, Либз. Ты же знаешь, с тобой это никак не связано. Ведь знаешь?

Да, я сама начала этот разговор, но поняла, что все-таки к нему не готова.

– Понимаю. Я позвоню попозже, ладно?

– Я тебя люблю.

– А я тебя еще сильнее.

– Нет, я сильнее, – сказал он и повесил трубку, прежде чем я успела ответить.

– Лии-иббби-ии! – Джеки как-то так, на тирольский манер, выпевала мое имя, что даже после семи лет работы с ней волосы у меня от этого закручивались еще больше. Она вопила, хотя я еще даже не вошла в ее кабинет.

– Ты знаешь, что я на работе с половины седьмого? Надеялась, что ты придешь пораньше, чтобы отработать свое вчерашнее исчезновение, не говоря уже об отгуле на прошлой неделе. В городе полно врачей, которые работают вечером и в выходные. Ты когда-нибудь видела, чтобы я куда-то ходила по личным делам среди дня?

Вообще-то два дня назад она ушла в четыре на маникюр, и я уверена, что ее вчерашняя деловая встреча в полдень была не чем иным, как коротким свиданием с ее аргентинским мальчиком-зайчиком, но я не собиралась напоминать ей ни того ни другого.

Я просто открыла дверь в ее кабинет и сказала: «Доброе утро, Джеки!» Странно, конечно, проявлять любезность и даже некоторую готовность, общаясь с этим ураганом в человеческом облике, но после потрясений, случившихся за такой короткий промежуток времени, это было легко – просто вернулась к своей роли высокооплачиваемой подпевалы.

Слушай, Либби, могут спросить меня, почему ты охотно работаешь помощницей такой ужасной бабы? Ты что, себя не уважаешь? Я уважаю себя, но я видела, как отец чуть не разорился, оплачивая медицинские счета покойной мамы, и после этого не меньше уважаю всемогущий доллар. Под чутким руководством Пола я четыре раза заявляла, что увольняюсь, и каждый раз отдел кадров вознаграждал меня повышенной зарплатой и более навороченной должностью. А все потому, что Джеки, ничего собой не представляя, умеет привлекать рекламодателей, но настолько неспособна подбирать сотрудников, которые выполняли бы контракты, заключенные с этими рекламодателями, что фирма вынуждена платить ее помощнице (в резюме которой значится: «вице-президент по медиаменеджменту») основательные сто двадцать кусков в год. Джеки вела себя так, будто моя зарплата была ее личным подарком мне: «Ты понимаешь, что это мужская зарплата, Либби? Я ради тебя стены лбом прошибаю», – говорит она своим хрипловатым голосом курильщицы перед тем, как швырнуть мобильник в стенку рядом с моей головой. В таких случаях у меня полдня уходит на замену ее телефона и восстановление данных. Я часто напоминала себе, что работа с Джеки – необходимое зло, вроде колоноскопии и дружеских заигрываний охранников в аэропорту.

– Ты знаешь, что я бы могла бы нанять ассистента-пакистанца за восемь долларов в час? – спросила Джеки, выглядывая из-за газеты «Трибюн».

– А что это тебе даст? – возразила я и достала из сумки веганский кекс с отрубями. Я еще действовала на автопилоте, поэтому зашла в магазин и купила для Джеки ее любимый, а для себя – большую глазированную булочку с корицей. Я слышала, что сахар подпитывает раковые клетки, но об этом уже поздно беспокоиться.

– Хм, – произнесла Джеки, отложила газету и потянулась за кексом: хоть ей и предстоял деловой завтрак, ее страсть к углеводам и халяве была неодолима. Запихивая в рот картонное крошево, она диктовала список дел, которые я сегодня должна переделать в придачу к моим прямым, уже расписанным обязанностям: позвонить тому, позвонить этому, заказать цветы для ее матери, утрясти вопрос с той бабой, отослать эти контакты в ту фирму и так далее.

– Джеки, – в какой-то момент перебила я, – может быть, дашь мне минуту, чтобы записать последние пункты? – Я ощущала рассеянность и легкое головокружение и не поспевала за ней.

– Нет! – рявкнула она. Игнорируя мой сердитый взгляд, она продолжала тараторить и множить требования, пока я не заполнила целый блокнот заданиями, на выполнение которых электронному секретарю понадобился бы месяц.

Закончив, она протянула мне полную крошек обертку, чтобы я выбросила, как хорошая подчиненная. Хотя мусорная корзина стояла у нее под столом. Я прищурилась, посмотрела на обертку, вздохнула, выхватила бумажку из ее пальцев и отправилась к урне возле моего рабочего места. Вернувшись, я присела на краешек пластикового стула перед ее столом. Она нахмурилась, давая понять, что недовольна моим присутствием. Обычно ее злобные выходки стекают с меня как с гуся вода, но минуты шли, и я понимала, что сегодня моя болезнь и нависшая над головой катастрофа развода скажутся. Как ни странно, я была почти в ярости.