Жизнь холостяка - [52]

— А вы хотите отправить меня туда? — спросила она.

— Нет, мадемуазель.

— Так что же вы в таком случае хотите знать? Ведь не без цели же...

— Да, я хотел бы знать...

— Что? — спросила Флора.

— Об этом вы мне не скажете!

— Скажу! Уверяю вас, как честная девушка...

— Ах, вот как! — вскричал испуганный Руже. — Вы честная девушка...

— Ей-богу!

— Ну? Правда?

— Да говорю же вам...

— Как? Вы такая же, как были, когда вас, босую, привел сюда ваш дядюшка?

— Недурной вопрос! Даю вам честное слово, — ответила Флора, покраснев.

Наследник, совсем убитый ее словами, сидел понурив голову. Флора ушла из столовой, пораженная тем, что столь приятный для мужчины ответ вызвал подобное уныние.

Три дня спустя в тот же час — потому что оба, словно по уговору, избрали для военных действий время десерта — Флора первая обратилась к своему хозяину:

— Вы недовольны мною?

— Нет, мадемуазель, —ответил он, — нет... (Пауза.) Напротив.

— Как будто в тот раз вам пришлось не по вкусу, когда вы узнали, что я честная девушка...

— Нет, я бы только хотел знать... (Опять пауза.) Но вы мне этого не скажете...

— Честное слово, — ответила она, — я вам скажу всю правду...

— Всю правду о... моем отце? — спросил он сдавленным голосом.

— Ваш отец, — сказала она, глядя в упор на своего хозяина, — был славный человек... Он любил пошутить, так... самую чуточку... Но, бедняга!.. Он и рад был бы... В ущерб вам, уж не знаю почему, он стремился... О, но какое это было жалкое стремление. Да, он любил подурачиться со мною. Вот и все... Ну и что же?

— Слушайте же. Флора, — сказал наследник, взяв за руку Баламутку. — Так как мой отец не был для вас...

— Чем же он мог быть, по-вашему, для меня? — воскликнула она тоном девушки, обиженной несправедливым подозрением.

— Так послушайте же...

— Он был моим благодетелем, вот и все! Ах, он очень хотел бы, чтоб я стала его женой... но...

— Но, — сказал Руже, опять взяв ее за руку, хотя Флора ее высвободила, — так как с ним у вас ничего не было, то не можете ли вы остаться здесь со мной?

— Если вы желаете, — ответила она, потупив взор.

— Нет, нет, если желаете вы, только вы, — ответил Руже. — Да, вы можете быть... хозяйкой. Все, что здесь есть, это ваше, вы будете заботиться о моем состоянии, оно будет как бы вашим... потому что я вас люблю и всегда любил, с тех самых пор, как вы пришли в этот дом, вот сюда, босоногая...

Флора не отвечала. Когда молчание стало тягостным, Жан-Жак измыслил следующий убийственный довод.

— Не правда ли, это все-таки лучше, чем возвращаться в деревню? — спросил он с явным пылом.

— Что ж, господин Жан, как вам угодно! — ответила она.

Тем не менее, несмотря на это «как вам угодно», бедный Руже не подвинулся вперед. Люди подобного характера нуждаются в уверенности. Усилие, которое они делают, признаваясь в своей любви, так велико и обходится им так дорого, что они чувствуют себя не в силах возобновить его. Этим и объясняется их привязанность к первой женщине, принимающей их признания. О значении событий можно судить только по их результату. Спустя десять месяцев после смерти отца Жан-Жак совершенно изменился: его бледно-свинцовое лицо, обезображенное, как мы говорили, прыщами на висках и на лбу, посветлело, очистилось, заиграло румянцем. Словом, его физиономия дышала счастьем. Флора потребовала, чтобы ее хозяин тщательно следил за собой, для нее было вопросом самолюбия видеть его хорошо одетым; выйдя на порог дома, когда он отправлялся гулять, она смотрела ему вслед, пока он не исчезал из виду. Весь город заметил, какая перемена произошла с Жан-Жаком, который стал совсем другим человеком.

— Знаете новость? — говорили друг другу в Иссудене.

— Какую?

— Жан-Жак унаследовал от своего отца даже Баламутку.

— Неужели вы думали, что такой хитрец, как покойный доктор, не оставит своему сыну домоправительницу?

— Честное слово, это прямо сокровище для Руже, — кричали все в один голос.

— Это тонкая штучка! Она очень красива, и уж не беспокойтесь, — женит его на себе.

— Ну и выпало счастье девушке!

— Да, но такое счастье выпадает только красивым девушкам.

— Вы так думаете? Ну, а я знаю, как было с моим дядюшкой Борнишем-Эро; ведь вы, наверно, слышали о девице Ганивэ; она была страшна, как семь смертных грехов, и, несмотря на это, получила от него ренту в три тысячи экю.

— Ба! Это было в тысяча семьсот семьдесят восьмом году.

— Все равно, Руже неправильно поступает; отец оставил ему сорок тысяч франков годового дохода чистенькими, ему можно было бы жениться на девице Эро...

— Доктор пытался это устроить, но она не захотела. Руже слишком глуп...

— Слишком глуп? Все женщины счастливы с такими мужьями.

— А ваша жена счастлива?

Таков был смысл разговоров, которые велись в Иссудене. Начав, согласно провинциальным обычаям и нравам, с насмешек над этим своего рода браком, кончили тем, что стали хвалить Флору, пожертвовавшую собой ради этого бедного малого. Вот каким образом Флора Бразье стала хозяйкой в доме Руже, перейдя, по выражению Годде-младшего, от отца к сыну. Теперь небесполезно набросать историю ее хозяйничанья, в назидание холостякам. Старая Фаншета одна во всем Иссудене нашла неподобающим, что Флора Бразье воцарилась у Жан-Жака Руже; она возражала против безнравственности этого союза и стала на сторону оскорбленной морали; правда, она считала для себя унизительным быть в свои годы в подчинении у какой-то Баламутки, пришедшей в дом босоногой девчонкой. Фаншета имела триста франков дохода, так как доктор поместил ее сбережения в бумаги государственного казначейства; покойник завещал ей сто экю пожизненной ренты, так что она могла жить безбедно и покинула дом пятнадцатого апреля 1806 года, через девять месяцев после погребения своего старого хозяина. Не указывает ли настоящая дата проницательным людям то время, когда Флора перестала быть честной девушкой?