Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - [23]
Таково происхождение данного выражения. Все это очень трудно не только перевести на другой язык, но и объяснить в контексте другой культуры. Самая близкая по смыслу характеристика человека, называемого mamagallista, того, который занимается mamar gallo, — это искусный враль, рассказчик небылиц. Такие, например, ирландцы, умеющие с совершенно серьезной миной наплести с три короба жуткого вранья.
Приведу пример: допустим, навешаю я на уши своему приятелю Хоакину откровенной лапши о том, какой я крутой. Мол, я то-то сделал и это сделал, и клятвенно заверю его в том, что так оно все и было. А он все это время, пока я заливаю, смотрит на меня внимательно, глаз не спускает, и тогда я, не выдержав, говорю: «Да забудь, чувак, это все вранье». А он отвечает: «Так что ж ты грузил меня всей этой хренью? Еще и клялся, будто все правда, а я, как дурак, туфту эту за чистую монету принимал». Это и называется mamar gallo — «пичкать петушьей титькой», в смысле хохмить. И это то самое, что приравнивает тебя к зубоскалам из «Ла Куэвы». Когда плетешь кому-нибудь откровенное вранье, заставляя поверить в твои враки.
МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. Mamagallismo — это когда навязчиво и утомительно шутят.
Относится ли подобное к Габо? Безусловно. Он любитель порассказать всяких историй, и никогда не поймешь, правда это или небылицы. Выражаясь языком изящной словесности, он прибегает к гиперболам. К преувеличениям. В байках его обязательно какая-нибудь дурацкая подробность выскакивает, нелепица. Вон, на побережье вам расскажут, что они как сели в полдень обедать, так до следующего дня и прообедали, — ну это ладно, в Вальедупаре такие обеды действительно в порядке вещей. Габо же, безусловно, был истинный mamador de gallo (шутник, любитель пургу гнать). Обожал хохмы. Вот откуда всякие несусветные штуки в его романах появились. Это все от культуры идет. В такой он обстановке жил, в окружении небывальщины.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. С Габито невозможно было вести серьезного разговора, он постоянно на шуточки сворачивал. Потом-то он, должно быть, переменился, но когда жил здесь, был отъявленным хохмачом, чисто mamadera de gallo. А вообще-то он малый… как бы это выразиться? Простецкий. Со всеми подряд разговоры разговаривает, и все ему в жизни нипочем. Вот однажды Габито меня спрашивает: «Слышь, Рафа, а ты уже табак курил?» — «Какой такой табак?» — «Да травку, что тебе брат твой двоюродный давал». Родственница моя донья Виктория, бывало, скажет: «Только не нервничайте, мой сын Альфонсо курит марихуану». Так Габо как видит меня, тут же говорит: «Ага, вот и бурро[44]». Вы же знаете, здесь [в Барранкилье] тех, кто марихуану курит, буррос называют. А я вырос в местах, где burros — это ослы, которые с ослицами того этого. И он меня еще спрашивал, не burro ли я…
ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Габито был такой же mamador de gallo.
ХАЙМЕ АБЕЛЬО БАНФИ. По большому счету, зубоскалы из «Ла Куэвы» — это компания друзей, и у нее имелся костяк. В него входили те, кто посвятил себя литературе, журналистике, искусству. Очень образованные люди, которые неизменно предпочитали чувство юмора, смех и способность над всем на свете посмеяться высокопарностям, претензиям на серьезность, на творческое наследие, на свое слово в искусстве или отдельное собрание сочинений. Уверен, они ценили жизнь, развлекались, весело проводили время и радовались тому, что могут быть вместе. И придавали большое значение окружавшей их обстановке. Габо однажды сказал мне: «Барранкилья — это доросший до города Макондо».
Глава 7. Еще виски
В этой истории Кике и Хуанчо — единственные, кто еще жив из славной компании mamagallistas из «Ла Куэвы», — прогуляются с нами по Барранкилье 1950-х, когда Гарсиа Маркес только явился туда и они держали его за совершенного деревенщину
ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Это все Габо. Габо вверху, Габо внизу. Сейчас оно так.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Я ж о том и говорю: как его публика воспринимает — это надвое разделяется. Одно дело — Габо до Нобелевки, другое — Габо после Нобелевки. До Нобелевки все на Габито внимания не обращали, в упор не видели. Прихлебалой прозвали. «Пойдем-ка отсюда скорее, а то вон Габо идет».
МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Прихлебала — это назойливый субъект, который суется в чужую компанию, где он не к месту, тот, кто без мыла влезть норовит, втереться к людям, хотя всем понятно, что он им не ровня. Прихлебала невыносимо надоедает, ему все время помогать надо, он ко всем пристает. Эти двое вот что хотят сказать: что Обрегон и Сепеда ни во что Гарсиа Маркеса не ставили.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Нобелевская премия с этим Гарсиа Маркесом буквально покорежила колумбийскую литературу. Потому как теперь все хотят быть Гарсиа Маркесами. Типа того: «О не-е-ет! Коли Гарсиа Маркес этого не говорил, так это уже не литература». Огромной тенью навис. Сейба[45], да и только.
Да, вздрючила она литературу. «Ах, если Габито этого не говорил…» Даже президент наш, Альфонсо Лопес, и тот туда же: «Ибо, как говорил Габито…» А скажи ты мне, Альфонсо Лопес, черт тебя дери, давно ль ты с Габито-то познакомился? Это когда шум-гам из-за премии Нобелевской поднялся, тогда ты с ним встретиться соизволил. А до того Габито неудачником был, изгоем… Куда только не ходил с рукописями своими, под мышкой зажатыми, кому только не предлагал, а ему от ворот поворот: «Вы, — пишут, — сеньор Гарсиа Маркес, займитесь чем-нибудь другим, потому что писатель из вас не ахти какой».
