Жизнь Фридриха Ницше - [133]

Сильнее всего на Кесслера повлияла книга «По ту сторону добра и зла», где аргонавт духа плывет неисследованными морями в поисках нового способа познания мира, новых нравственных законов, соответствующих современным обстоятельствам. Бог должен умереть, его место займет сверхчеловек. Сверхчеловек возникает в результате метафизической борьбы личности, воли к власти, которая существует во всем и в каждом, – через борьбу, которая не обязательно проявляется в сражении с другими, но в сражениях с собственными мелкими эмоциями, вроде зависти и обиды.

Концепция сверхчеловека даже больше, чем идея «воли к власти», сделала «Заратустру» культовым текстом конца столетия. Эта авангардная, новаторская книга предлагала выход из тупика декаданса. Она освящала землю без оглядки на оправдание со стороны ада или небес. Ницше противопоставлял зависимость от церкви, из-за которой европейский христианин деградировал до покорного стадного животного, радостному танцу эллинских богов. Любовь к судьбе (amor fati) перекидывала мост через бездну отрицания, через столетия зависти и озлобленности, низводивших человека до уровня недочеловека.

Гарри Кесслер писал: «Мы должны не жалеть собратьев, а стремиться к радости, к ее наибольшему увеличению в мире, – а следовательно, к увеличению жизненной силы… Эта мысль – краеугольный камень философии Ницше» [12]. Через три года после окончания университета Кесслер добавил: «Сегодня в Германии не найдется двадцати– или тридцатилетнего сносно образованного человека, который не был бы обязан Ницше частью своего мировоззрения или хоть немного не находился бы под его влиянием» [13].

Не желая упускать выгоду от возросшего внимания к философии Нишце, Науманн в 1891 году переиздал «По ту сторону добра и зла», «Казус Вагнер» и «К генеалогии морали». Элизабет пригрозила ему судебным разбирательством. Она все еще оставалась в Наумбурге, помогая матери ухаживать за Ницше, и откладывала свое возвращение в Парагвай, пока Науманн не предложил ей хороший куш – 3500 марок за публикацию оставшихся работ. Понимая, что только Петер Гаст способен расшифровать рукописи и превратить их в книги, Элизабет пригласила его на должность редактора и заключила предварительный договор на весьма недорогую редактуру собрания сочинений. После чего в июле 1892 года отчалила в Парагвай по своим делам.

Возвращение Элизабет в колонию, а также возмутительные заявления, которые она сделала в своей книге, настолько разозлили колонистов, что они обратились к Максу Шуберту, директору Колониального общества Хемница (тому самому, которому Фёрстер адресовал предсмертную записку). В письме колонисты холодно уведомляли Шуберта, что пребывание на родине никак не излечило Элизабет от мании величия. Напротив, она сделалась еще более кичливой и высокомерной, чем прежде.

В Новой Германии сложилась тупиковая ситуация. Элизабет с поваром и слугами поселилась в своем поместье Фёрстерхоф и обменивалась с колонистами колкими письмами через третьих лиц и колонки газет, пока в апреле следующего года ей не удалось продать поместье барону фон Франкенберг-Люттвицу. Таким образом она вернула часть приданого, потерянного в парагвайской авантюре. Убедившись, что деньги в безопасности, Элизабет велела Франциске прислать ей телеграмму, в которой бы говорилось, что ее присутствие срочно необходимо для ухода за больным братом.

Газета Colonial News опубликовала сообщение, которое можно было принять за требование высылки: «Первое, что нужно сделать для улучшения ситуации в Новой Германии, – выдворить отсюда фрау доктор Фёрстер». Правда, к тому времени, как сообщение увидело свет, Элизабет, благодаря телеграмме матери, уже покинула колонию под предлогом сестринского милосердия.

Она возвратилась из Парагвая в Наумбург в сентябре 1893 года, превратившись из фрау доктор Элизабет Фёрстер в Элизабет Фёрстер-Ницше. То был знаменательный год, когда произведения Ницше всколыхнули авангард творческих кругов Парижа и Берлина, отразившись в живописи, театральных постановках, музыке и поэзии. Их порыв поддержали скандинавы: датский литературный критик Георг Брандес разжег искру своими лекциями, познакомив шведского драматурга Августа Стриндберга с произведениями Ницше в 1888 году. В результате Стриндберг еще до конца года написал пьесу «Фрекен Юлия», которая заработала славу самой скандальной в Европе и США, превзойдя более раннее произведение Ибсена «Привидения». Пьеса была разрешена цензурой к постановке только на экспериментальной сцене и в частных театральных клубах.

Если «Привидения» всего лишь выставляли на всеобщее обозрение тему сифилиса, то «Фрекен Юлия», история про аристократку и камердинера ее отца, приводила в гораздо большее возмущение. Эта пьеса не фокусировалась на физических проблемах типа сифилиса, но являла собой ницшеанскую психологическую драму, где с криминалистической беспощадностью разоблачались невидимые стены подчинения и контроля, выстроенные взаимной неприязнью и противоборством воли к власти между сверхчеловеком и недочеловеком, выраженными через дионисийский сексуальный порыв.