Жизнь - это судьба - [56]

А в данной обстановке Генри при всем желании мог немногое сказать, поскольку Дженис трещала, как сорока, не переставая. Но даже в тот редкий момент, когда Дженис переводила дыхание, после того как сообщила мне, что две девушки из нашей команды переводятся на Суматру и на Андаманские острова, Генри успел лишь добавить, что на Суматру уезжает Мин Тхин.

— О, да, — возбужденно подхватила Дженис, отдышавшись, — Мин вне себя от радости. С ней уезжают Лейладж и Бетти Вайнер. А Джоан Кросби назначена начальником участка на Суматре. Все говорят, что если бы ты осталась, то выбрали бы тебя. Назначение связано с повышением в чине, а ты ведь служишь дольше Джоан. Жалеешь, что не осталась?

Я сделала вид, что не расслышала вопроса, однако в действительности я очень сожалела. Если говорить честно, известие задело меня сильнее, чем я могла предположить. Было больно думать, что мои друзья отправятся на новые места без меня. До этого момента я ничего не имела против ребенка. Теперь же я с горечью обнаружила, что ненавижу его и все, связанное с ним, ненавижу Коннора, который — быть может, сам того не желая — посадил меня в клетку, из которой нет спасения. Если бы наш брак был нормальным, хотя бы таким, каким его обрисовал майор Ли, и разлука бы произошла не по его или ее воле, возможно, мне было бы легче примириться с ребенком. Но наша семейная жизнь с Коннором нисколько не походила на нормальную, мы расстались потому, что Коннор вполне сознательно и преднамеренно отказался удержать меня возле себя, и ребенок — его ребенок — представлял собою одно из тех случайных явлений, которого он, вероятно, вовсе не предвидел.

Невольно я взглянула на лежащее сверху письмо Коннора. Оно дразнило и манило, и мне захотелось — правда, без всякой реальной надежды, что мое желание осуществится, — чтобы оно сильно отличалось от прежних писем. Подняв глаза, я встретилась с пристальным взглядом Генри, в котором отражались и гнев, и боль. Он улыбнулся, стараясь скрыть свою озабоченность, и, вставая, прервал Дженис на полуслове:

— Думаю, мы уже порядком тут надоели, пошли, Дженис.

Я не пыталась их удержать, а возражения Дженис, заявившей, что она еще не рассказала и половины запасенных ею новостей, не возымели действия. Генри не обратил внимания на ее протесты, а я заверила ее довольно равнодушно, что меня вполне устраивает и половина. Не успела закрыться за ними дверь, как санитар внес мое вечернее какао и сообщил, что электроснабжение восстановлено. В подтверждение он включил настольную лампочку и унес масляную лампу. В унылом настроении я при непрерывно мерцающем свете выпила какао и взяла конверт с письмом Коннора, принуждая себя наконец прочитать его. В верхней строчке стояло только мое имя, без всяких префиксов или ласковых эпитетов. Затем в трех или четырех абзацах он перечислял различные празднества и вечеринки, на которых он присутствовал, людей, с которыми встречался, а также красочно описывал разные удовольствия, выпавшие на его долю. К горлу снова подкатил большой твердый комок. Перевернув листок, я прочитала следующие строчки:

«Не думаю, Вики, что есть смысл затягивать этот фарс. Наша женитьба была ошибкой. Давай смотреть правде в глаза. Если ты пожелаешь прекратить ломать комедию, я сделаю все, что в моих силах, чтобы посодействовать тебе... Ты, несомненно, знаешь, что я имею в виду...»

Да, подумала я безрадостно, мне хорошо известно, что он имеет в виду. Хотелось бы только знать, что сказал бы исполненный самых благих намерений Хью Ли, если бы прочитал это письмо, меня так и подмывало нажать на кнопку моего звонка, пригласить его и показать ему послание Коннора. Любовь, напомнила я себе, должна быть взаимной, только тогда она что-то значит. Свет, вспыхнув в последний раз, погас. Вполголоса выругавшись, я сунула письмо Коннора под подушку. Я его не дочитала, но концовка, вероятно, ничем не отличалась от остального текста, кроме того, в подобном состоянии духа я не чувствовала большой охоты к дальнейшему чтению. Другие письма могли вполне подождать. К ним у меня тоже не лежало сердце.

В дверь тихо постучали, потом она приоткрылась, и показалось тусклое белое пятно человеческого лица.

— Вики, — услышала я голос Генри, — я вернулся. Не мог оставить вас один на один с тем письмом.

Он ощупью добрался до кровати, и я почувствовала, как его рука шарила по одеялу, ища мою руку.

— А где Дженис? — спросила я придушенным шепотом.

Наконец он отыскал мою руку и сжал ее.

— Дженис? — переспросил он таким тоном, будто слышит это имя впервые. — О, я отправил ее обратно в лагерь. Мы приехали сюда на джипе, и она на нем уехала.

— А как же вы доберетесь до лагеря? — спросила я. До лагеря от Рангуна было целых пятнадцать миль.

— Не волнуйтесь, — нетерпеливо затряс головой Генри, — доеду на попутных... или дойду. Дорогая, три с половиной года я провел, работая, как кули, и привык преодолевать пешком большие расстояния. Вас не должно это беспокоить.

Мы оба молчали и неуверенно смотрели друг на друга в полумраке. Я едва различала лицо Генри, но ясно видела его блестевшие глаза и губы, которые улыбались, выражая бесконечную нежность и любовь. Он дотронулся до моей щеки и сказал: