Жизнь - это судьба - [27]

Голоса, смех, топот множества ног в вестибюле возвестили о возвращении с танцевального вечера большой группы жильцов гостиницы.

Рейн с досадой махнула рукой.

— Черт возьми! Они сейчас ввалятся сюда. Нам придется лечь спать, если мы хотим покоя.

Повернувшись ко мне спиной, она наклонилась, чтобы взять сумочку со стула. Не оборачиваясь, она ровным голосом спросила:

— Ну как, пойдешь со мной наверх?

— Да, конечно, — ответила я. — Только послушай, Рейн, я...

— Ах, пустяки! — перебила она меня. — Я наговорила гораздо больше, чем нужно. В самое ближайшее время оставляю военную службу и уезжаю домой. — Мне все здесь осточертело, скажу я тебе. От тебя мне ничего не нужно, кроме как чтобы ты навсегда порвала всякую связь с Аланом — как ради него самого, так и ради меня. Сделаешь ты это или нет?

— Да, конечно, сделаю. Я люблю моего... моего мужа, Рейн. То же самое я сказала и Алану, поверь мне.

Я очень надеялась, что мои слова прозвучали достаточно убедительно.

— Верю, он мне об этом говорил. Но могла бы и не напрягаться: пользы от твоих заверений никакой. Пришлось изрядно напоить его, прежде чем он начал меня целовать.

Резко повернувшись на каблуках, Рейн, не извиняясь, протиснулась сквозь толпу оживленно беседующих гостей и стала подниматься по лестнице. В чем-то она уже была совсем не похожа на знакомую мне Рейн. Чувствуя себя ужасно несчастной и вновь испытывая угрызения совести, я последовала за ней. В комнате было темно, тишину нарушало лишь ритмичное дыхание медсестер. Чтобы не разбудить их, я ощупью сориентировалась в темноте, разделась и с некоторыми трудностями нашла свою кровать и вещи.

Я долго лежала, не засыпая, в теплом душном мраке, пытаясь разобраться в том, что рассказала мне Рейн, стараясь определить степень моей собственной вины и наметить план своих дальнейших действий.

Прошел почти час, а сон все еще не смежил мне веки. Тогда я встала с кровати, нашла письменные принадлежности и, примостив под одеялом на коленях блокнот, начала при свете карманного фонарика писать ответ Алану. Рейн была права — до унизительности права. Я не отпустила Алана, боялась, цеплялась за него и за его чувства ко мне, стремясь поддержать иллюзию, что я не одинока. Я лгала ему, вовсе не желая, чтобы он поверил этой лжи, никогда по-настоящему не хотела вычеркнуть его из моей жизни из-за Коннора, как бы я ни обманывала себя на этот счет. И какие бы ни придумывала себе оправдания, мое поведение не было порядочным, честным по отношению ко всем нам и, прежде всего, к Алану, который после стольких страданий и невзгод заслужил право на счастье, а я уже ничего не могла дать ему при сложившихся обстоятельствах.

Письмо получилось несуразным; оно содержало множество ошибок, неудачных выражений и написано было плохим, трудно различимым почерком, но это было наше окончательное объяснение, и я не сомневалась, что Алан все поймет.

Я опустила письмо в почтовый ящик в седьмом часу, когда подъехала машина, которая должна была доставить нас в Дум-Дум. Рейн увидела адрес на конверте, но не сказала ничего, и только ее слегка поджавшиеся губы свидетельствовали о том, что она его прочла.

— Я выполнила твою просьбу, Рейн, — сказала я, стараясь придерживаться непринужденного тона. — Подумала, что тебе будет приятно это узнать.

Она пожала плечами, будто все это уже не имело абсолютно никакого значения, и больше не касалась данного вопроса. Мы просидели на аэродроме в угрюмом и недружелюбном молчании почти до полудня, а затем, к моему огромному облегчению, нас посадили на бомбардировщик «Ланкастер», который через двадцать минут взлетел и взял курс на Мингаладон.

Кроме нас в самолете находились летный экипаж в полном составе и два командира авиационных подразделений военно-воздушных сил. Я и Рейн оказались втиснутыми в угол салона, в непосредственной неуютной близости друг от друга.

Через некоторое время мы обе уснули, и я проснулась, когда самолет начал спускаться. Черноволосая голова Рейн покоилась на моем плече, и она не шевельнулась, пока я не растолкала ее.

— Уже прилетели? — спросила она, поводя вокруг сонными глазами, в которых в этот момент отсутствовала неприязнь. У нее был просто усталый и довольно грустный вид.

— Можно сказать — почти, — ответила я, посмотрев в окно.

Рейн выпрямилась и внезапно улыбнулась мне.

— Временами жизнь — дрянная штука, не так ли, Вики?

Я была склонна с нею согласиться. Сейчас я, вне всякого сомнения, переживала именно такой скверный период.

На территории аэродрома, однако, работал один из наших магазинов, и за радостными, бурными приветствиями мы обе забыли про наши невзгоды и раздоры. Было приятно вернуться в Бирму.

Глава шестая

Разговор мой с начальницей состоялся на следующее утро — довольно непродолжительный по существу. Она была очень доброжелательна и проявила больше сочувствия и понимания, чем я ожидала от нее, учитывая все обстоятельства дела. В конце концов, ведь я нарушила существующие правила — довольно серьезный проступок в условиях военного времени. Ни один член нашего отряда не имел права выходить замуж без письменного разрешения начальницы.