Жизнь Есенина - [4]

Тропками памяти ведут нас в родное село Есенина его сестры — Александра Александровна и Екатерина Александровна. Они до мелочей знали крестьянский быт своих односельчан, их заботы, взаимоотношения. Обе сестры (особенно Екатерина Александровна) обладали литературным даром и о пережитом смогли поведать с редкой простотой и проникновенностью.

Из их уст мы узнаем, какими были в жизни их родители, как они воспитывали своих детей.

«Родился я с песнями», — сказал поэт. В самом деле, песня была постоянной спутницей жизни Есениных. И сколь благотворно действовала она на детскую душу! Народные песни открывали перед мальчиком красоту окружающего мира, пробуждали любовь к людям, отчему дому, родному селу, к тропинкам, убегавшим за дальнюю околицу…

Эх, песня,

Песня!

Есть ли что на свете

Чудесней? —

выплеснется позже в стихах Есенина.

Народное песенное слово, впервые услышанное в Константинове, поэт ставил у истоков собственного творчества. И свои стихи он часто сравнивал с песнями: «В первый раз я запел про любовь…», «Пел и я когда-то далеко…», «Мое степное пенье…».

Здесь не отдавалась дань традиции: стихи Есенина по мелодичности, богатству, гибкости ритма — кровная родня народной песне. Музыка, заложенная в них, помогает наиболее полно проявиться чувствам и мыслям в словесном движении. Звуковая организация его стихов тонка и гармонична, что идет от врожденного чувствования отчего языка, всех его оттенков.

Слова «Родился я с песнями…» — начало четвертой строфы есенинского стихотворения «Матушка в Купальницу по лесу ходила…». Вся строфа-двустишие звучит так:

Родился я с песнями в травном одеяле.

Зори меня вешние в радугу свивали.

Рядом с песнями — травное одеяло, вешние зори… Они как бы открылись ему одновременно — песни и природа. Музыка слова слилась с музыкой земли — шорохом трав, шелестом листьев на деревьях, тишиной вечерних полей и лугов…

Воспоминания друзей детства, школьных приятелей Есенина открывают перед нами жизнь деревенских детей вне родного дома. «Сверстники мои были ребята озорные, — писал поэт позже. — С ними я лазил вместе по чужим огородам. Убегал дня на 2–3 в луга и питался вместе с пастухами рыбой…» («Автобиография», 1924).

Село Константиново и его окрестности Есенин знал как свою избу. И, может, с василька или колокольчика, с зеленокосой березки или смолистой сосны, с жеребенка или рыжей дворняжки для него начиналось чувствование родной земли, ощущение родства человека и окружающего его мира природы.

Читая свидетельства товарищей Есенина по учебе, преподавателя второклассной Спас-Клепиковской школы Евгения Михайловича Хитрова, видишь, как поэзия природы, крестьянского труда, народных праздников сливалась с образным словом, услышанным из уст учителя или прочитанным в книжке.

В Спас-Клепиках Есенин понял значение слова, его силу и красоту. Пусть самые первые строчки, набросанные в школьной тетрадке, подражательны, вялы — «свое» еще не пробудилось. Но уже появилось ощущение: «готов все чувства изливать, и звуки сами набегают». И определен идеал: служение народу. Тут мудрыми наставниками были Пушкин и Лермонтов, Кольцов и Некрасов…

Незабываем образ Есенина-ученика, слушающего чтение Хитровым произведений Пушкина: «Он впивался в меня глазами, глотал каждое слово. У него первого заблестят от слез глаза в печальных местах, он первый расхохочется при смешном»…

Из Константинова и Спас-Клепиков виделось: «И мне широкий путь лежит, но он заросший весь в бурьяне».

В Москве он ступил на этот путь.

В первом московском периоде жизни Есенина существенны несколько моментов, так или иначе отраженных в воспоминаниях. Это его непосредственное знакомство с демократическими кругами, рабочими, участие в общественной деятельности, приобщение к литературной среде…

Для него не прошли бесследно и пребывание в типографии Сытина, и работа как члена Суриковского литературно-музыкального кружка, и занятия в Народном университете имени А. Л. Шанявского. Это, несомненно, в значительной мере помогло ему глубже заглянуть в реку жизни, преодолеть внутреннюю «разлаженность» (его слово), с какой он начал городское бытие.

Вот что говорил Есенин о своем состоянии в письме, посланном задушевному другу Грише Панфилову по приезде в Москву:

«Ну ты подумай, как я живу, я сам себя даже не чувствую. «Живу ли я, или жил ли я?» — такие задаю себе вопросы после недолгого пробуждения. Я сам не могу придумать, почему это сложилась такая жизнь, именно такая, чтобы жить и не чувствовать себя, то есть своей души и силы, как животное» (написано до 18 августа 1912 года).

И несколько строк из письма от февраля 1914 года: «…Ни минуты свободной… Распечатался я во всю ивановскую. Редактора принимают без просмотра… Я очень изменился».

Между этими письмами — полтора года. Но по тональности они совершенно разные. По второму письму видно, что молодой человек обрел себя, к нему пришло ощущение собственного «я». Пришло понимание серьезности его призвания, нужности людям его стихов. Это было, пожалуй, самое главное.

Для каждого начинающего автора его первое появление в печати — событие волнующее, праздничное. Надо полагать, те же чувства охватили и Есенина, когда в первом номере журнала «Мирок» за 1914 год он увидел свое первое напечатанное стихотворение «Береза». Подписано оно было псевдонимом — «Аристон».