Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим - [3]

— Теперь вы ее видите, — сказала мисс Бетси.

Моя мать склонила голову и попросила ее войти.

Они направились в гостиную, откуда только что вышла моя мать, так как в лучшей комнате, по другую сторону коридора, камин не был затоплен — его не топили со дня похорон моего отца. Когда они обе уселись, а мисс Бетси продолжала молчать, моя мать, после тщетных попыток удержаться, заплакала.

— О, тише, тише! — быстро сказала мисс Бетси. — Не надо. Полно, полно!

Однако моя мать ничего не могла поделать и продолжала плакать, пока не выплакалась.

— Снимите чепчик, дитя мое, — сказала мисс Бетси, — дайте мне посмотреть на вас.

Моя мать слишком боялась ее, чтобы отказать в этой странной просьбе, даже если бы имела такое намерение. Поэтому она повиновалась и сняла чепчик, но руки ее так дрожали, что волосы (они у нее были красивые и пышные) упали ей на лицо.

— Господи помилуй! — воскликнула мисс Бетси. — Да вы еще совсем ребенок!

Несомненно, моя мать выглядела очень юно, даже для своих лет. Бедняжка понурилась, словно была в чем-то виновата, и, всхлипывая, пробормотала, что, наверное, у нее слишком ребяческий вид для вдовы и что она опасается, не сохранит ли она тот же ребяческий вид, сделавшись матерью, — если останется в живых. Последовало молчание, и ей почудилось, будто мисс Бетси коснулась ее волос, коснулась ласковой рукою. Но, взглянув на нее с робкой надеждой, она увидела, что та сидит, подобрав подол платья, сложив руки на одном колене, а ноги поставив на каминную решетку, и хмуро смотрит на огонь.

— Скажите на милость, почему «Грачовник»? — неожиданно произнесла мисс Бетси.

— Вы говорите об этом доме, сударыня? — осведомилась моя мать.

— Почему «Грачовник»? — повторила мисс Бетси. — Более уместно было бы назвать его «Харчевня», если бы у вас или у вашего мужа были здравые понятия о жизни.

— Это название придумал мистер Копперфилд, — сказала моя мать. — Когда он купил дом, ему понравилось, что в саду есть грачи.

В эту минуту вечерний ветер вызвал такое смятение среди высоких старых вязов в конце сада, что моя мать и мисс Бетси невольно посмотрели в окно. Вязы склонялись друг к другу, подобно великанам, которые шепотом переговариваются о каких-то тайнах, а после нескольких секунд затишья приходят в страшное волнение и дико размахивают руками, как будто только что поверенная тайна слишком ужасна и они не в силах сохранять спокойствие духа; пострадавшие от непогоды, растрепанные старые грачиные гнезда, отягчавшие верхние ветви, раскачивались, как обломки разбитых судов на бурных волнах.

— Где птицы? — спросила мисс Бетси.

— Птицы?..

Моя мать думала совсем о другом.

— Грачи? Куда они девались? — спросила мисс Бетси.

— Здесь не было ни одного с тех пор, как мы поселились в этом доме, — отвечала моя мать. — Мы думали… мистер Копперфилд думал, что здесь большой грачовник, но гнезда очень старые, и птицы давно их покинули.

— Узнаю Дэвида Копперфилда! — воскликнула мисс Бетси. — Дэвид Копперфилд с головы до пят! Называет дом «Грачовником», когда поблизости нет ни одного грача, и уверен, будто в саду полно птиц, потому что видит гнезда!

— Мистер Копперфилд умер, и если вы посмеете дурно отзываться о нем при мне…

Я думаю, это был момент, когда моя бедная мать намеревалась перейти в наступление и вступить в бой с моей бабушкой, которая легко могла справиться с ней одной рукой, даже если бы моя мать была гораздо лучше подготовлена к единоборству, чем в тот вечер. Но дело кончилось тем, что она только поднялась с кресла; в ту же минуту она смиренно снова опустилась в него и потеряла сознание.

То ли она очнулась сама, то ли мисс Бетси привела ее в чувство — неизвестно, однако, придя в себя, она увидела, что моя бабушка стоит у окна. Сумерки уже сгустились, но благодаря огню в камине они могли еще различать друг друга.

— Ну как? — сказала мисс Бетси, возвращаясь к своему стулу, словно встала только для того, чтобы посмотреть в окно. — Когда же вы ожидаете…

— Я вся дрожу, — пролепетала моя мать. — Не понимаю, что со мной. Я умру, я в этом уверена!

— Нет и нет! — заявила мисс Бетси. — Выпейте чая.

— Ах, боже мой, боже мой! — беспомощно воскликнула моя мать. — Вы думаете, мне станет лучше?

— Конечно! — сказала мисс Бетси. — Все это одно воображенье. Как звать вашу девчонку?

— Я еще не знаю, будет ли это девочка, — наивно сказала моя мать.

— Да благословит Бог крошку! — воскликнула мисс Бетси, не ведая того, что цитирует второе приветствие, вышитое на подушечке для булавок, которая хранилась в ящике комода наверху, но относя это приветствие не ко мне, а к моей матери. — Я не о том говорю. Я говорю о вашей служанке.

— Пе´гготи, — сказала моя мать.

— Пе´гготи! — с некоторым негодованием повторила мисс Бетси. — Неужели вы хотите сказать, дитя, что какое-то человеческое существо получило при крещении имя Пегготи?

— Это ее фамилия, — слабым голосом пояснила моя мать. — Мистер Копперфилд называл ее по фамилии, потому что у нас с ней одинаковые имена.

— Сюда, Пегготи! — крикнула мисс Бетси, открывая дверь гостиной. — Чая! Твоей хозяйке немножко нездоровится. Поскорей!

Отдав это приказание с такою властностью, словно она являлась признанным авторитетом в доме с той поры, как он был выстроен, и выглянув за дверь, чтобы посмотреть на изумленную Пегготи, которая, заслышав незнакомый голос, вышла в коридор со свечой, мисс Бетси снова закрыла дверь и уселась в прежней позе: ноги на каминной решетке, подол платья подобран, руки сложены на одном колене.