Жизнь цирковых животных - [13]

Шрифт
Интервал

– Дом мой вдали от дома, – пропел Генри, входя и включая свет. – Славная дыра, где можно попукать на свободе. – Продюсеры подобрали ему это местечко и его бэтмена, то бишь, бэтвумен. Неплохая квартирка, со вкусом решена в серых тонах – ковер, обивка мебели, обои, – хромированные столики со стеклянными вставками. Тишина и покой, как в пустых мозгах. В столовой – тренажер «Наутилус». Генри включил телевизор, приглушив звук – пусть мерцает искра жизни.

– Сама знаешь, где тут что, дорогая. Займись. Позови меня, когда будет готово.

Джесси тут же расположилась перед компьютером и включила его. Компьютер принадлежал Генри, но пользовалась им Джесси – получала и отправляла его почту, счета, денежные переводы. Другое поколение, мозги иначе устроены. И все-таки он не уставал удивляться ее талантам.

– Может, чаю? – окликнул он ее из кухни. – Или пива, вина?

– Нет, не стоит. Спасибо.

В холодильнике ничего интересного, зато есть «травка» в пакете с Микки-Маусом. Генри налил себе вина, порылся в ящике и нашел бумагу для самокрутки. Это дело ему по руке: примял пучок травки, положил на бумагу, лизнул краешек и медленно, надежно свернул самокрутку. Косячок вышел ровненький, как зубочистка.

Со стаканом вина и самокруткой он вернулся в гостиную. Джесси все еще возилась с компьютером.

– Что-то не ладится, дорогая?

– Генри, Генри! – по-матерински пожурила она. – Как вы запутали свои файлы!

– Ой, милочка! Днем, после твоего ухода, я еще раз попытался заглянуть в почтовый ящик, но эти штуки стали исчезать.

– Файлы.

– Я все испортил?

– Нет, вы просто переложили их в другое место. Нужно вернуть их назад.

Генри стоял у нее за спиной со стаканом вина и незажженной самокруткой, смотрел, как раскрываются прямоугольники, закрываются, соединяются, совокупляются.

– Генри! – взмолилась Джесси. – Посмотрите, что я делаю. Беру мышку, веду вбок, пока курсор…

– Что?

– Вот эта стрелка. Видите, на экране?

– Хорошо-хорошо.

– Подвожу его к главной иконке, кликаю дважды. Нет, лучше вы сами.

Она поднялась с кресла. Генри передал ей стакан и косячок, и сам сел за клавиатуру. Начал выполнять ее указания. Сразу же открылась еще одна рамка, пустая, с надписью «Новая почта».

– Что это такое? – испугался он.

– Это значит, никто вам не пишет.

– Боже-Боже. Полковнику никто не пишет. Гребаные друзья, с позволения сказать. Может, я дал им не тот адрес?

– А может быть, они поверить не могут, что Вы подключились к сети. Пошлите им пару записочек.

– Придется, – вздохнул он. – Ладно, завтра. Сегодня старый пес слишком устал, чтобы учиться новым трюкам. – Он заметил отпечаток ее губ на ободке стакана – глотнула-таки вина. – Значит, выпьете со мной? Отлично!

Она смущенно повертела в руках стакан.

– Извините. Отпила по рассеянности.

– Не беда. Вы заслуживаете награды за все ваши славные дела. Налью себе еще стакан. А Микки-Маус вас не интересует?

Микки-Маус ее не интересовал, но Генри она попросила закурить. Выпьет стаканчик и пойдет домой.

Генри растянулся на диване, Джесси села в маленькое кресло лицом к нему. Подняла с пола книгу в бумажном переплете.

– «Новое имя греха!» – с пафосом прочла она. – «Гревиль!»

– Прошу прощения?

– «Гревиль». Так называется этот роман. Бестселлер. О маньяке-убийце, гении-педофиле. Дешевая помесь «Лолиты» и «Молчания ягнят». Зачем вы это читаете?

– И не думал.

– Тогда как она тут оказалась?

– Не знаю. – Генри забрал у нее книгу, толстую, с итальянским пейзажем на обложке. – Кто-то забыл, наверное.

– У вас бывают гости?

– Увы, нет! – Он быстро пролистал страницы, ничего не узнавая, и отбросил книгу. Поднес к губам самокрутку. – Ваше здоровье! – провозгласил он, прикуривая.

Косячок не горел, а плавился, потрескивая и шипя. Горький дым наполнил легкие, суля мир, покой и тишину. Задержав дыхание, Генри протянул самокрутку Джесси.

– А? – хрипло выдохнул он.

– Нет, спасибо! – Она поглубже откинулась в кресле, глядя на него без упрека, скорее даже с удовольствием, с гордостью.

Приятно быть объектом поклонения, если обожатель ничего от тебя не ждет. Его бэтвумен знала, что он – голубой. Он никогда не скрывал своей ориентации, ни от нее, ни от других. И братец-драматургу нее голубой, так что она понимает, что к чему. Но лучше повторить еще раз для надежности.

Выдохнув серое облако дыма, Генри втянул в легкие глоток свежего воздуха.

– Слышала про Театр «Гейети»? Ну да, тебе ни к чему. Старомодный клуб для голубых в стороне от Таймс-сквер. В прошлом месяце наш костюмер водил меня туда. Все собираюсь заглянуть еще разок. Там такие красавцы-мальчики из Пуэрто-Рико, помахивают своими жезлами в узких трусиках или вовсе без. Горячее шоу! – Он отпил глоток вина, ожидая реакции Джесси.

– А почему вы не сходили туда снова? Боитесь, что вас узнают?

Генри расхохотался.

– Не льстите мне, дорогая! В этом городе меня никто не узнает, разве что два-три заядлых театрала, но уж точно не завсегдатаи «Гейети». В этой стране может прославиться только актер из блокбастера или телесериала. И подобные соображения меня не остановят. Всему миру известно, в какую сторону указывает моя стрелка. Нет надобности тайком проникать в казармы, тоже мне, король Генри в штатском.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.