Жизнь человека: встреча неба и земли - [2]
Что до тесного сплетения армянского национального чувства с армянской религиозностью и церковностью, нельзя не согласиться с Католикосом, называющим ее «экзистенциальной». Разве что в больном вопросе о недавнем советском прошлом отважусь немного поспорить — но сейчас же, впрочем и возражу самому себе. Сознаюсь, что в качестве бывшего «подсоветского» человека нахожу, пожалуй, слишком уверенными и благополучными несколько фраз в главе IV, касающихся темы советских десятилетий. «...Армянский народ не может быть оторван от христианских ценностей», — дай Бог, чтобы было так, но существует ли народ, о котором мы можем сказать это с абсолютной уверенностью? Христос спрашивал: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18, 8). И дальше: «...В Армении коммунизм не был идеологией, изобретенной армянами. Он был навязан нашему народу...» Верно по смыслу, но верно ли по тону? Спрашивается, какому народу Советского Союза коммунизм (и в особенности коммунистический атеизм) не был навязан? Нам, русским, не на кого перекладывать ответственность, разве что кто-нибудь помянет евреев, — но синагог, что же, не крушили? Я своими глазами видел обрывки свитка Торы, благоговейно подобранные на развалинах только что растерзанной синагоги... Да и кто, собственно, «изобрел» коммунизм? Проблема не в том, кем была изобретена идея, — мало ли какие бывают идеи; проблема в том, что черные дела творились при соучастии представителей разных народов, что они могли твориться, не вызывая значительного противодействия. И еще дальше: «...Впрочем, вся армянская культура свидетельствует о христианской вере: древние манускрипты, архитектура...» А что сказать о русских церквах и иконах, что сказать о готике Франции, которая когда-то называла себя старшей дочерью Церкви и которая первой провозгласила в революционные годы программу дехристианизации, что сказать о религиозной культуре Испании, страны Тересы Авильской и Хуана де ла Круса, где в пору гражданской войны особая ярость обрушивалась на духовных лиц и на святыни? Увы, опыт научает тому же, о чем предупреждали древние пророчества: сияние веры в историческом прошлом народа само по себе не дает никаких гарантий на будущее. Это можно сказать о каждом народе. Но сейчас я сделаю себе самому, как и обещал, одно возражение. Пусть во многих отношениях ситуация в Армении советских лет может быть уподоблена тому, что можно было видеть в других частях СССР, — но не во всем, не во всем. Уже превосходная сохранность тех же хачкаров, расположенных подчас далеко от человеческого жилья, заставляла задуматься: это было неопровержимое вещественное доказательство того, что и вправду весь народ (включая мальчишек, обработанных комсомольским промыванием мозгов, да и попросту подпадающих, как это неизбежно в переходном возрасте, искушениям разрушительного удальства) единодушно хранил святыню как своё достояние. Когда отступало чувство святыни в религиозном смысле слова, оставалось чувство: это наше. Навсегда, навсегда наше. Такое чувство — драгоценное достояние, выстраданное за годы и века, когда не оставалось у народа импозантных политических эмблем, — одни святые камни на каменистой земле, да рукописи в монастырских хранилищах...
Итак, двойное надличное, сверхличное достоинство: служение Церкви и служение национальное, — всё это делает фигуру Католикоса, как уже было сказано выше, знаком и символом. Тем важнее, что развертывающаяся перед нами беседа знакомит нас с личным обликом и личным путем Гарегина I. Вот мы читаем: «Я вспоминаю свою бабушку. Это была простая, необразованная, неграмотная женщина, но когда она брала меня с собой в церковь, мне казалось, что это уже совсем другой человек: она словно преображалась». И мы узнаем о литургическом благочестии простых армян что-то, чего не узнали бы из вероучительных тезисов... Глава II дает живой и конкретный образ самоощущения в армянской диаспоре — от деревни в Сирии, где мальчику до 13 лет не приходилось узнать о существовании электричества, до колледжа в Оксфорде, где, между прочим, юноше пришлось услышать от студента-шотландца недоуменный вопрос: «А где это Армения!» Да, и это тоже. И когда в дальнейших главах обсуждаются общие вопросы просвещенно-консервативной церковности в современном мире, читатель, соглашаясь с Католикосом или резервируя себе право на особое мнение, во всяком случае ощущает за каждым тезисом личную позицию, контекст, употребляя одно из любимых слов приснопамятного Гарегина I, экзистенциальный.
А мы, читатели, не должны забывать нашей благодарности как за мыслительный уровень беседы, так и за ее личностный характер, — ее инициатору, «совопроснику» Католикоса, итальянскому писателю Джованни Гуайте.
Сергей Аверинцев
ПРЕДИСЛОВИЕ
Грац, Австрия. 24 июня 1997 года. Открытие второго дня Второго Европейского Экуменического Собрания поручено его Святейшеству Гарегину I, Католикосу Всех Армян. В армянском монашеском облачении с характерным длинным черным капюшоном Католикос уверенно начинает свою речь на прекрасном английском: «Я живу в Армении, в стране, где находится гора Арарат, которая упоминается в Библии. Здесь более 1700 лет верно свидетельствуют о Христе...»
"Эти письма говорят о смерти", — так бывший офицер немецкой армии Армин Теофил Вегнер начинает свою книгу «Дорога без возврата», рассказывая об ужасах, свидетелем которых он стал в Турции в 1915-1916 годах. Книга, которую вы держите в руках, говорит о смерти. Она состоит в основном из фотографий, писем и дневников Армина Вегнера, свидетельствующих об одном из самых страшных преступлений против человечности — геноциде армян, осуществленном тремя последовательно сменявшимися турецкими правительствами с последней четверти XIX по первую четверть XX века.
Эта книга рассказывает об истории Армянской Апостольской Церкви, показывая ее через призму истории армянского народа. Она охватывает период от возникновения армян и до наших дней. Автор дает понять, насколько христианская судьба Армении сплелась в единую нить с судьбой исторической. По словам автора: «Большая книга истории Армении насчитывает много страниц страдания. И тем не менее, несмотря на все эти испытания, которые могли всерьез угрожать выживанию народа, армяне не только пережили все перипетии своей истории, но и создали одну из самых своеобразных и интересных цивилизаций. Силу, которая укрепляла их дух, помогала каждый раз подниматься на ноги, хранить верность своей культурной самобытности и отстаивать ее даже ценой крови, армяне нашли в христианской вере.
Впервые публикуемая на русском языке книга «Резня в Армении» написана бедуином, арабом из Сирии Файезом эль-Гусейном. Очевидец геноцида армян во время Первой мировой войны в Османской империи, Файез эль-Гусейн записал свои воспоминания в 1916 г., когда еще свежи были в памяти подробности увиденной им трагедии. Как гуманист он считал своим гражданским долгом свидетельствовать для истории. Но прежде всего он как глубоко верующий мусульманин хотел защитить «исламскую веру от возможных обвинений в фанатизме со стороны европейцев» и показать, что ответственность за содеянные преступления несет атеистическое правительство младотурок. Публикация содержит обширное введение Дж.