Жизнь Чарли - [3]

Однажды в своем любимом кабачке под вывеской «Охотничий рог» певец уговаривал хозяина похоронного бюро: «Купите у меня билет. Мы отличные клиенты. Вы уже похоронили в этом году нескольких членов моей семьи. Скоро и моя очередь».

Через несколько недель Чарльза Чаплина-отца поместили в огромную больницу святого Фомы на берегу Темзы, против здания британского парламента. И долгой мартовской ночью маленький Чарли, стоя на Вестминстерском мосту, смотрел на освещенные окна палаты, где умирал его отец.

Ханна Чаплин в тридцать лет осталась вдовой с двумя детьми на руках. Последние годы ее супружеской жизни были отмечены тяжкими испытаниями. Ей не удавалось вернуться ни в оперетту, ни в мюзик-холл. Заработки стали редки, потом и вовсе исчезли. Бедность сменилась нищетой. А как говорит Кальверо в «Огнях рампы», «если бедность не порок, то нищета становится пороком, ибо унижает человека…»

Лэмбет — часть Сари-Сайда в правобережном Лондоне, «промышленный район, в котором относительно мало достопримечательностей». Вряд ли уважающий себя турист, прочитав в 1895 году это указание в путеводителе Бедекера, сочтет достопримечательностью Каледонский рынок — эту гигантскую толкучку, доки и склады или даже Лэмбетское шоссе, где накануне второй мировой войны зародился популярный в свое время танец «лэмбетуок».

Лэмбет и Кеннингтон, так же как знаменитый Уайтчепел, как Лаймхауз, как и все нищие кварталы Лондона, является родиной кокни — простонародья, которое все слова коверкает, произносит на свой лад. «Инфанту Кастильскую» они превратили путем невольного каламбура в «Элифент касл» — «Слоновый замок»… Они же назвали «Бедламом» (Bedlam) лондонский сумасшедший дом, который был назван в честь древнего города Вифлеемом (Bethleem). Площадь Слоновый замок и Бедлам — главные достопримечательности Лэмбета.

Позже, когда в 1921 и 1931 годах Чарльз Чаплин посетил предместье, где протекало его детство, он еще раз захотел взглянуть на огромный обветшалый дом, населенный беднотой. Он жил в этой зловещей берлоге, в этой трущобе, после смерти отца. Вот как вспоминает он о жизни Ханны Чаплин в первые годы ее вдовства:

«Моя мать стала работать на дому. Днем и ночью она строчила на швейной машине. Потом относила свою работу в город. За подшивку дюжины подкладок к дюжине пиджаков она получала пенни. Этого заработка едва хватало на пропитание. Где уж там было платить за квартиру! Не раз мы взваливали на тележку два матраца, три соломенных стула и тощие узлы со своими жалкими пожитками и отправлялись на поиски нового жилья…»

Чарльз Чаплин проходил также мимо дома, похожего на казарму, с серым, покрытым пятнами сырости фасадом. Он смотрел на окно с разбитыми стеклами где-то на третьем этаже.

«В этой комнате, там, наверху, болезнь и нищета сломили мою мать. Однажды вечером, вернувшись домой, мы с братом Сиднеем увидели, что комната пуста. Другие ребята сообщили нам о том, что произошло. Днем наша мать начала стучать во все двери по очереди. Она говорила соседям: «Смотрите-ка, какой подарочек я вам принесла». И протягивала им кусок угля… В конце концов вызвали полицию. Пришли санитары и увезли ее в своей карете…»

Чаплин не сказал, куда увезли его мать, чтобы лечить от острой нервной депрессии, — в Бедлам или в другую психиатрическую больницу… Несколько дней двое сирот, предоставленные самим себе, жили подаянием или мелкими кражами. Затем приехала другая карета и увезла обоих малышей. Она доставила их в Гануэльский приют.

Сюда, в этот дом с высокими черными стенами, филантропы викторианской эпохи привозили (как некогда Оливера Твиста) сирот и беспризорных детей. Время, проведенное в этом «работном доме», показалось вечностью бедному плененному Малышу. Он прожил там около двух лет.

Мать выздоровела. Она вышла из больницы и забрала своих младших сыновей в ужасную мансарду, которая для мальчика была озарена прекрасным светом любви и свободы. Снова маленький сорванец стал бродить по улицам Лэмбета.

Тому, кто посетит этот квартал теперь, спустя шестьдесят лет, улицы и дома, где жил ребенком Чарли, покажутся почти нарядными. Свалка на Честер-стрит — прямо перед окнами комнаты Чаплинов — уступила место довольно кокетливым коттеджам, выросшим в 1938 году. Между двумя войнами привели в порядок претендующие на историческое прошлое улицы вокруг Кеннингтонского замка, построенного в стиле XVIII века.

За последние пятьдесят лет квартал обуржуазился. Он расположен в десяти минутах ходьбы от Пикадилли-сэркус; многие из старых викторианских коттеджей перестроены заново. Дом № 3 на Поунелл-торрас со свежевыкрашенной в оливковый цвет дверью и пестрыми кретоновыми занавесками на окнах выглядит как маленькая гостиница. Мансарда Ханны напоминает мастерскую художника.

Время изменило также и стиль коттеджа № 287 по Кеннингтон-род. Напротив него большой кинотеатр «Гренада» пестрит анонсами американских синемаскопических фильмов.

Но стоит отойти от больших улиц и углубиться в боковые переулки, как внезапно перед вами возникает в первозданном виде жалкая обстановка старого Лэмбета и детских лет Чарли. Нищета поразит всякого, кто пройдется по Элинор-плейс (возникла в 1818 году), по Гандль-стрит, Топез-стрит, по кривому (и знаменитому) Лэмбетуок и особенно, о, особенно по Лоллард-стрит, чье название напоминает о средневековой ереси.