Жизнь боя - [17]

— Он ставил западни и ловил дикобразов.

— Скажите! Вот забавно! — воскликнула она смеясь. — Ты тоже умеешь ловить дикобразов?

— Конечно, госпожа.

Она раскачала гамак, стряхнула пепел с сигареты и с наслаждением затянулась. Выпустила дым через рот и нос в разделяющее нас пространство. Соскребла кусочек папиросной бумаги, приставшей к нижней губе, и сдунула его по направлению ко мне.

— Вот видишь, — продолжала она, — ты уже служишь боем у коменданта…

Она одарила меня улыбкой, от которой вздернулась верхняя губа, в то время как ее блестящие глаза пытались что-то прочесть на моем лице. В смущении она допила стакан и спросила:

— Ты женат?

— Нет, госпожа.

— Однако ты зарабатываешь достаточно, чтобы приобрести жену… Да и Робер сказал мне, что, как бой коменданта, ты считаешься завидным женихом… Тебе надо обзавестись семьей.

Она улыбнулась мне.

— Да, семьей, и даже многочисленной, а?

— Возможно, только жена моя и дети никогда не смогут есть и одеваться, как вы, госпожа, или как дети белых…

— Мой бедный друг, да у тебя мания величия! — воскликнула она, расхохотавшись. — Давай говорить серьезно, — продолжала она. — Ты ведь знаешь, что каждый должен довольствоваться своим положением. Ты бой, мой муж комендант… тут уж ничего не поделаешь. Ты христианин, да?

— Да, госпожа, более или менее.

— Как это более или менее?

— Не всамделишный христианин, госпожа. Христианин потому, что священник смочил мне голову водой и дал имя белых…

— Ты говоришь чудовищные вещи! Однако комендант уверял меня, что ты верующий человек.

— А то как же! Приходится верить тому, что рассказывают белые…

— Вот оно что!

У госпожи, очевидно, перехватило дыхание.

— Значит, ты уже не веришь в бога?.. — продолжала она. — Ты опять стал… фетишистом?

— Река не течет вспять… Эта поговорка существует, верно, и на родине госпожи?

— Разумеется… Все это очень интересно, — сказала она, видимо забавляясь. — А теперь ступай и приготовь мне душ. Как жарко, как жарко!

* * *

Никогда еще так долго не бодрствовали в туземном квартале, как в прошлую ночь. Негры расположились в хижине для собраний у ярко пылавшего очага.

Когда я пришел, несколько старейших слушали Али. Этот выходец из хауса[14] — единственный торговец вразнос в туземном квартале. Бородка его поседела, и он так мудр, что по праву занимает место среди старейших Дангана. Рассуждения Али прервал бывший солдат Меконго:

— Говорю вам, вы зря ломаете себе голову из-за этой женщины, жены коменданта. Пока вы не поспите с белой женщиной, вы будете зря ломать себе голову. Я воевал в стране белых. Я оставил там ногу и ни о чем не жалею. Я видел много белых женщин и смею сказать, что жена коменданта — редкая белая женщина.

— Ты, который был на войне, — сказал кто-то, — ты, который спал с белыми женщинами, скажи нам, лучше ли они наших жен? Я не потерял головы, что задаю тебе этот вопрос. Почему белые не дают нам своих женщин?

— Вероятно, потому, что белые мужчины необрезанные! — заметил кто-то.

Все расхохотались. Когда вновь наступила тишина, Меконго ответил тому, кто обратился к нему с вопросом:

— Правда твоя, Обила; у тебя есть голова на плечах, и она исполнена мудрости. Вопрос, который ты мне задал, достоин мудреца, который хочет понять. Наши предки говорили: «Истина живет по ту сторону гор, чтобы познать ее, надо странствовать». Итак, я пустился в странствие. Я совершил большое путешествие, о котором ты слыхал. Я спал с белыми женщинами. Я воевал, я потерял ногу и могу тебе ответить.

Когда я покинул эту страну, я уже был мужчиной. Если бы я был ребенком, белые не призвали бы меня. Отправляясь на фронт, я оставил беременную жену. Во время ливийской кампании я не думал о женщинах. После победы наш батальон переправили в Алжир. Мы получили двенадцатидневный отпуск. При мне были все мои деньги. Я мог нарушить шестую заповедь, смерть была далеко. Я дружил с белыми, с настоящими белыми. Они сказали мне: «Товарищ, пойдем с нами, в городе много женщин». Я спросил у них: «Есть ли там негритянки?» Они ответили: «Белые женщины, белые госпожи». Я думал, что белые женщины и негры не могут спать вместе. У нас это никогда не делалось. Но мне сказали, что солдаты сара[15] уже завели себе белых подружек, и я решил пойти вместе с белыми друзьями. Они привели меня в бордель. Это большой дом, полный женщин. Со дня своего рождения я не видел ничего подобного. Тут находились женщины всех мастей, всех размеров, всех возрастов. У одних волосы были цвета маиса, у других — чернее каменноугольной смолы, у третьих — краснее латерита. Толстобрюхий белый человек с мешками под глазами велел мне выбрать одну из женщин, проходивших мимо меня. Мне хотелось иметь настоящую белую, у которой были бы волосы цвета маиса, глаза пантеры и бедра как тесто, что сушится на солнце.

— Да, такова настоящая белая женщина, — подтвердил кто-то.

Все закивали. Одобрительный шепот пробежал среди собравшихся. Меконго продолжал:

— Когда я выбрал, женщина подошла ко мне и потрепала меня по подбородку. Мы вошли в спальню. Я никогда не видел такой комнаты. Зеркала были повсюду. Наши изображения покрывали стены и потолок. Широкая кровать была убрана, как это принято у белых. Дальше стояла ширма, за которой имелось все необходимое для мытья. На моей женщине было длинное платье с множеством пуговиц спереди. Она была одного роста со мной и белая, как волоклюй. Ее волосы цвета маиса падали на плечи. Она, смеясь, назвала меня «цыпленочком». Кровь бросилась мне в лицо. Я вскочил. Она испуганно попятилась. Я спросил, почему она меня оскорбляет. Она засмеялась, извиваясь всем телом. Это еще больше рассердило меня. Мне хотелось дать ей здоровенную оплеуху, но я боялся, что меня разжалуют. Успокоившись, она объяснила, что и не думала меня оскорблять и что белые женщины называют так своих дружков. Она показала мне письмо, которое написала одному из своих дружков. И в самом деле, я прочел не то «обжаренный», не то «обожаемый цыпленочек», точно не помню. Я понял, что она говорит правду. А что произошло после!.. Но сначала надо удалить детей.