Жизнь Антона Чехова - [29]
В Таганроге его ближайшее окружение понемногу редело. В начале 1878 года уехал в Москву двоюродный брат Алексей Долженко, чтобы надеть на себя хомут в гавриловском амбаре.
Двух недель ему было достаточно, чтобы втянуться в московскую жизнь, а мать его, Феничка, провела еще два месяца в Таганроге, страдая от тоски и болезни. Тридцать первого июля Антон упаковал ее вещи, приложил подарки от Митрофана Егоровича и Егора Михайловича и отправил ее в Москву к Евгении Яковлевне. Поначалу сестра колебалась — Феничка была ворчлива, да и лишний рот в доме, но по ее приезде возликовала: «Теперь мы с Феничкой без умолку говорим. Ей говорю, говорю и заплачу, когда придется горе прошлое рассказать». В последующие тринадцать лет сестры были неразлучны: ходили друг за другом, посещали святые места, вместе готовили и шили. Павел Егорович встретил свояченицу более сдержанно. Вот что он писал Антону: «Наконец, Бог дал наилучшее письмо, и вслед за тем приехала и Ф. Я. Госпожа Долженкова <…> чтобы она не скучала и жила лучше, чем в Таганроге, с Алексеем она уже виделась и этим она больше себя потревожила, ей бы хотелось, чтобы он каждый день к ней ходил, чего невозможно, да и не следует».
Для Антона, которому уже исполнилось восемнадцать, Селивановы и Кравцовы стали ближе, чем его собственная семья. Собираясь в Москву, он даже подумывал; взять с собой Сашу и узнавал для нее, что преподают в женском училище, которое посещает Маша (к большому огорчению жизнерадостной казачки, немецкий язык там был обязателен, Закон Божий спрашивали строго, а танцам и вовсе не учили). Несмотря на загруженность частными уроками, на экзаменах в мае Антон получил отличные оценки. На просьбы матери провести лето с семьей он ответил отказом и снова поехал с Петей Кравцовым в Рагозину балку рыскать по степям с охотничьими собаками.
Жизнь в Москве, теперь, когда Павел Егорович был при деле, стала немного веселей. Александр и Коля вращались в столичном полусвете. К марту Александр оставил свою невенчанную жену. Павел Егорович возрадовался и снова стал называть сына Сашенькой, однако его комнату в доме сдали постояльцу. Впрочем, даже несмотря на то, что Павел Егорович и нечасто наведывался в дом, в семье время от времени возникали трения. Семнадцатого марта Александр писал Антону: «Иван просто свирепствует. Вчера чуть не поколотил мать и при отце оказался таким ангелом, что я до сих пор не могу прийти в себя от изумления. Да и ехида же он, братец ты мой! <…> Он ответил, что он работать не обязан, что матери нет никакого до него, Ивана, дела и что его обязаны кормить, холить и лелеять, потому что его выписали из Таганрога в Москву!!!»
Семнадцатилетний Ваня от уроков отлынивал: его закружила богемная жизнь старших братьев. Он катался на извозчиках, пел серенады девушкам. В апреле он провалил экзамены. Остаться на второй год пришлось и Маше; Миша же кое-как перешел в следующий класс, а Коля не сдал экзамена по истории Христианской Церкви. Впрочем, слава художника уже стучалась ему в дверь. Остепенился и Александр, а вот с Ваней, жаловался Коля Антону, «…беда! Не пройдет мимо, чтобы не дать подзатыльника Маше или Мише. <…> Ивана душеспасительным словом не проймешь, тоже ничего не делает, несмотря на невыносимые семейные ссоры, которых он единственная причина <…> От зрелого обдумывания только и может быть успех, а тут шум, гвалт, часто ничего не делая уходит из дому. Возьму я себе комнату, за которую я, понятно, плачу, уж и Иван ко мне переселится».
Чехов-старший вознамерился отдать сына на фабрику, и над Ваниной свободой нависла угроза. Обеспокоенный Коля написал об этом Павлу Егоровичу длиннейшее письмо, в котором увещевал отца с его же собственной назидательной интонацией: «Я уверен, что Вы, как всякий любящий детей отец, желаете сыну блага. Какое же будет благо, если прослужив на фабрике два года, его завербуют на шесть лет в солдаты. <…> Если он будет рабочим, для Вас нисколько не лестно <…> Поступивши на фабрику, он будет получать сумму; положим, что эта сумма поможет нашему семейству, которому теперь каждая копейка дорога, но даже когда он будет в совершенных летах, что ему придется делать со своим малым ограниченным жалованьем? <…> Нет, папа! <…> Наша обязанность с Вами одна — поддерживать его. Если человек упал и запачкался грязью, то зачем же втаптывать его больше в грязь; это мы делаем, я это заметил, но то не по-христиански»[47].
Великовозрастного Ивана подзатыльниками уже было не образумить. В мае Павел Егорович письменно пытался наставить сына на путь истинный: «Ты сделался в последнее время никуда не годным, ленивым и непослушным <…> Сколько раз я тебя просил <…> Совесть твоя спит <…> Приходишь в полночь, спишь смертельным сном до 12 часов <…> Ты нас безжалостно обманывал здесь в Москве <…> С Божией помощью и благословением постарайся найти в Москве себе Дело на фабрике или в Магазине <…> Праздность есть большой порок»[48].
Спасло Ваню лишь то, что экзамены он сдал, — благодаря учителю Михаилу Дюковскому, другу Александра и Коли. Павел Егорович с облегчением вздохнул: оболтус стал приходским учителем.
Известный британский историк и литературовед, автор бестселлеров «Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет» и «Жизнь Антона Чехова», предлагает детальный анализ исторической эпохи и личностей, ответственных за преступления, в которых исчезли миллионы людей, «не чуявших под собой страны». Руководители печально знаменитой Лубянки – Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия – послушные орудия в руках великого кукловода – «человека с усами», координатора и вдохновителя невероятных по размаху репрессий против собственного народа.
«Бог делил Землю между народами, — гласит грузинская легенда, — грузины опоздали, задержавшись за традиционным застольем, и к моменту их появления весь мир уже был поделен. Когда Господь спросил у пришедших, за что они пили, грузины ответили: «За тебя, Бог, за себя, за мир». Всевышнему понравился ответ. И сказал он им, что, хотя все земли розданы, приберег он небольшой кусочек для себя и теперь отдает он его грузинам. Земля эта, по словам Господа, по красоте своей не сравнима ни с чем, и во веки веков будут люди любоваться и восхищаться ею…»Известный британский литературовед и историк Дональд Рейфилд, автор бестселлера «Жизнь Антона Чехова», главный редактор фундаментального «Полного грузинско-английского словаря», создал уникальный труд — историю Грузии, драгоценный сплав, в котором органично слились исторические хроники, уникальные документальные свидетельства и поразительное по яркости повествование.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.