Жизнь Амброза Бирса - [22]

«Хёрст разбирается в делах своего предприятия лучше, чем любой другой газетчик, – говорил Бирс. – Он придумал шестифутовые заголовки, вся вычурная печать – это его изобретение. Нет ничего, чего бы он ни знал о газете. Он мастер во всём: от написания передовицы – лучшей, какая только может быть, с его точки зрения – до выбора шрифта. То, что он пишет, будет перепечатано на первых страницах газет по всей стране».

Что касается обвинений в том, что Хёрст приказывал своим авторам заниматься пропагандой вопреки их убеждениям, Бирс в это не верил. Бирс считал, что, помимо соблюдения правил общей политики – обычных для любого успешного предприятия – у авторов Хёрста были развязаны руки. Разумеется, он выбирал людей, которые придерживались его взглядов, но что с того? Он был бы дураком, если бы поступал иначе. Люди обычно окружают себя теми, кто сочувствует их целям. Республиканский президент США не набирает себе кабинет из демократов. О попытках принуждения со стороны Хёрста Бирс рассказал в «Черновом наброске»:

«Он не приказывает, не требует, чтобы я писал то, с чем не согласен. Только два раза он предложил, чтобы я воздержался высказывать своё мнение, когда оно не совпадало с политикой газеты. Несколько недель во время забастовки рабочих в Калифорнии, когда толпы головорезов останавливали поезда, захватили и подожгли столицу штата, грабили и убивали, он отстранил меня, сохранив, конечно, моё жалованье. Несколько лет спустя, когда бастующие работники трамвайной компании опустошали Сент-Луис, преследуя женщин на улицах и сдирая с них одежду, он предложил, чтобы я «обращался помягче с этим сборищем рабочих». Других случаев «капиталистической спеси» я не припоминаю».

Бирс утверждал, что Хёрст был очень терпимым нанимателем. Он никогда, ни по какой причине не увольнял своих сотрудников. Если репортёр был просто бесполезен, если он пил, ругал хозяина перед коллегами, Хёрст неизменно защищал его. И, перейдя к Бирсу, это была правильная политика. Бирс добавлял, что перед тем, как нанимать человека, Хёрст наводил о нём справки и требовал только одного качества: чтобы у работника было больше серого вещества, чем у других людей, поскольку нужно было заниматься особой журналистикой. Человек мог быть совершенно бесполезен во всех отношениях, мог быть аморален, как поэт, мог пить, как Бахус, главное, чтобы в его голове было серое вещество. Деловая проницательность Хёрста, выраженная в том, что он много платил – намного больше, чем его конкуренты – встретила искреннее одобрение Бирса.

Щедрость Хёрста к Бирсу была проявлена много раз, и часто признавалась получателем, но обычно с оговоркой: «Хёрст щедрый, но не справедливый человек». Как пример щедрости печатаю документ, который Бирс передал в мой архив:

«Нью-Йорк, 5 ноября 1908 года.

Настоящим удостоверяется, что Амброз Бирс имеет исключительные права готовить к публикации и публиковать в форме книги все свои сочинения, которые он передавал мне и в мои газеты и журналы, с отказом с моей стороны и со стороны этих газет и журналов от каких-либо прав, которые я или они могут иметь на эти тексты.

У. Р. Хёрст.

Свидетели: …»

Свидетелей не было. Хёрст отказался от прав без всякого вознаграждения, только из уважения к Бирсу. Хёрст знал, что он отказался от права на собственность, которая со временем может принести большой доход.

В разговорах со мной Бирс высоко оценивал Хёрста, особенно из-за его щедрости и его смелости. Хёрст брал на себя ответственность за всё, что было написано в его газетах. Иногда некоторые сотрудники писали глупые статьи, но Хёрст прикрывал их и молча брал вину на себя. Бирс говорил, что Хёрст также не беспокоил его по мелочам, поскольку глаз этого человека (оба глаза) всегда сосредотачивался на главном. Он не обращал внимания на то, что не имело большого значения. Снова процитируем «Черновой набросок»:

«Чтобы проиллюстрировать лучшие черты странного и сложного характера этого человека, достаточно рассказать об одном случае. Вскоре после убийства губернатора Кентукки Гёбеля[66] – мне кажется, очень опасно, если этот прецедент останется безнаказанным – я написал для нью-йоркской газеты мистера Хёрста такие пророческие строки:

Пулю, которая пронзила грудь Гёбеля,

Не найти на всём Западе.

По простой причине: она ускорилась,

Чтобы уложить в гроб Маккинли[67].

На эти строки, естественно, не обратили внимания, но через двадцать месяцев Чолгош застрелил президента. Все помнят, что случилось тогда с мистером Хёрстом и его газетой. Его политические враги и деловые конкуренты не упустили эту возможность. Стихи, по-разному искажённые, выдаваемые за передовицу, с датой или без даты были перепечатаны по всей стране как доказательство того, что мистер Хёрст причастен к преступлению. Они украшали редакторскую колонку в «Нью-Йорк Сан» и пылали на рекламном щите перед Таммани-холл[68]. Гнев народа разгорелся, и главным топливом были тысячи экземпляров газеты Хёрста, которые были вырваны у торговцев и сожжены на улице. От Хёрста ушли многие рекламодатели. Посланники «Сан» наводнили клубы, библиотеки и другие патриотические учреждения всей страны, чтобы исключить газету из подшивок. Была даже попытка заставить Чолгоша признаться, что он совершил преступление, прочитав газету. За это его семья должна была получить вознаграждение в десять тысяч долларов. Но этому весёленькому плану помешал судья, которому о нём сообщили. Во время этого карнавала порока я был в Вашингтоне, не вставал из-за болезни и ничего не знал. Моё имя, которое ставилось под всем, что я писал, включая стихи, ни разу не было упомянуто. Что касается мистера Хёрста, то догадываюсь, что он впервые увидел стихи только тогда, когда начался этот тарарам.