Жизнь №8, или Охота на Президентов - [15]

Как я кого назову, тем он и будет.

И коли скажу, что обожаемый всем прогрессивным человечеством старик Ухуельцин — это гриб-мухомор, дорвавшийся до власти, так оно и останется в веках, ни кресты с аксельбантами, ни миллиарды восторженных спермоизлияний в газетёнках, ни триллионы сооргазмов в голубом телеящике, ни сорок тысяч орденов Гроба Господня не помогут — гриб смердящий! мухомор! шестерочка! тот самый смердяков из Федора Михалыча! то самое быдло-обрыдло, что из грязи в князи… потому всё у него так и вышло-пошло! холуй-лакей и на царёвом троне холуй! холуй — он и есть холуй! Холопьев-холуев порют на конюшне! шпунтируют! и снова порют! на конюшнях! в лакейских! а не в изысканных народных романах…

Всё! Вот такой я человеконенавистник! Кому не нравится, не в зеркало плюйте, а в собственные рожи, уважаемые господа. Вот так. И помните. Господь дает слово тому, кто говорит Его устами. «Мир ненавидит меня, потому что Я свидетельствую, что дела его злы…»

Сколько нас, изрекающих Слово… Ах, Федор Михалыч, мой брат и предтеча… Есть ещё несколько, не обольщайтесь, не все вымерли, не все спились, не все продались. Впрочем…

Клин блином вышибают, такого.

Господи, храни старого Курта! Джозефа не уберег (эй вы, бичующие меня за шовинизм и антисемитизм, где вы?!), так хоть этого убереги! Саша Градский, спой им про старый и пыльный чердак.

Впрочем, пускай каждый двуногий хомо сапиенс сам свой «чердак» чистит.

А у меня от этой жизни № 8 собственный чердак начинает дымиться. У меня от неё просто чердак дымится! — привет Джозеф!

Назову себя Моней Гершензоном и напишу новый роман. Потом. Если за этот не повесят и не упекут в каторгу. Как Лимонова. «Поэты ходят пятками по лезвию ножа…» И режут в кровь свои босые души.

На западе нет поэтов, не осталось. Запад сдох. И потому я не пишу про запад. Ну его на хрен!

Писать имеет смысл только для поэтов, для наших, русских поэтов (а все русские в душе поэты, хотя ни один ни за что и никогда в слух не признается в этом, я знаю: русские — поэты от Бога). Непоэты не смогут прочитать эту мою зарифмованную тайным кодом Поэму, эту Песнь песней. Поэты-ы, ау-у!

Впрочем, всё нормально. Не падать. Мы идем верным курсом, господа-товарищи. В жизни № 8 все курсы правильные. Даже когда вас посылают на…, вам указывают единственно верный курс.

И не обижайтесь. Нас всех послали. И мы идём.

Где моя старая добрая «финка», что отец привёз с войны?! Впрочем, поганить честное боевое оружие о всякую мразь… А серебряные пули поганить?! А осиновые колья?! Думаете, осиновому колу приятно, когда его втыкают в гнилое сердце упыря?!

Иуда сам повесился на осине. Я его крепко уважаю за это. И крепко жму руку всем иудеям!

Но эти сволочи сами не повесятся!

Даже если на каждом осиновом суку повесить петлю и табличку «добро пожаловать!»

Иногда мне кажется, что Кеша это вовсе не Кеша, а сам новоявленный Христос с бичом. Он опять пришёл к нам, чтобы опять изгнать всякую сволочь из Храма. Но бича оказалась мало. Да и сволочь стала за последние две ты-щи лет покруче… И Христос сел на камень, как в пустыне на картине Крамского, пригорюнился… А Отец его Небесный улетел куда-то в иную галактику по делам, а с ним и Дух Святой свинтился… Вот и остался Кеша один в пустыне… а кругом бесы и прочая дрянь. И человечество погрязшее спасаться не хочет. Ему всякие там спасители на хер не нужны. Ему с бесами и бесенятами веселей!

А Кеше-Христу каково?!

Хоть «ау» кричи!

А мне?

И кто я тогда?!

Наверное, апостол. Апостолов да пророков всегда предавали анафемам. Не привыкать.

Но пора браться за дело. И кончать философствовать! Тихо, тихо лети, пуля моя в ночи… Скоро придёт рассвет.

Я позвонил одному приятелю, с которым был в Чечне, которому доверял. И попросил подвезти пару ручных пулемётов Калашникова. Для дела.

Тот удивился. И сказал:

— Если есть дело, изложи, я всё сам сделаю! На хрена тебе портить репутацию…

Все вокруг заботились о моей репутации и о том, что потом напишут про меня в книжках и энциклопедиях. Все, кроме меня самого… Эта забота была отрадна. Иногда она приводила меня в бешенство, иногда лишала воли… Сам он всё сделает! Они сами с этой паршивой лилипутской Чеченегией не могут разобраться: все настолько там и передрались, и перебратались, что трудно было понять, кто с кем против кого. Я вовремя ушёл оттуда. По крайней мере, совесть чиста… перед тысячами русских мальчишек, что полегли из-за этих «братаний». А он не ушёл. Он завяз. Хотя и уехал из этого ада с полгода назад. А всё кого-то выкупает, кому-то перепродаёт пулемёты и гранатомёты, не вылезает из публично-игорных московских домов, что все под чеченами… уж, я-то знал, что главные сделки вершатся там и что там, в этих московских притонах и сохранилась самая независимая и самая крутая Чеченегия… а по горам лазит всякая шпана, араб-ско-хохляцкая и чеченско-деревенская.

— Коля, мне нужны пулемёты… и серебряные пули. Когда потребуется ещё чего, я тебе первому скажу!

— А-а, вот оно чего, — обиделся он, — ну, ты сам тогда колупай пули из патронов, а на их место зубья ставь от серебряных вилок… вот так! А стволы щяс ни одна фирма так не отдаст, только под заказ, со своим исполнителем. Невыгодно, понимаешь?!