Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать - [9]

Подобное стремление избежать беседы “в реальном времени” свойственно не только молодым. Представителям разных поколений довольно сложно взять под контроль то, что ощущается ими как бесконечный поток “входящей информации”: нужно осваивать данные и реагировать на них, а также управляться с различными ситуациями взаимодействия. Когда мы занимаемся этими проблемами в режиме онлайн, может показаться, что мы уже на пути к решению: по крайней мере есть возможность выбрать удобное время для ответа на вопросы и редактировать ответы, чтобы они выглядели “как надо”.

Тревога из-за необходимости быть спонтанными и желание управлять своим временем означают, что некоторые разговоры могут сойти на нет. Вот те из них, что находятся на грани исчезновения: когда вы внимательно слушаете собеседника и ждете, что он или она слушает вас; когда дискуссия может отклониться от основной темы, а потом вернуться к ней; когда можно выяснить нечто неожиданное об идее или человеке. На этом пути могут быть и другие потери: в живом общении мы черпаем информацию не только из того, что говорит собеседник, но также из его мимики, голоса, языка тела. Переходя в онлайн, мы соглашаемся на более грубую пищу. Добиваясь большей эффективности и получая возможность саморедактуры, мы учимся задавать вопросы так, чтобы на них можно было ответить электронным письмом.

Мысль о том, что отдельные мгновения жизни становятся более наполненными, а жизнь в целом оскудевает, подтверждается недавним исследованием, в котором пары друзей-студентов должны были общаться четырьмя разными способами: разговор лицом к лицу, видеочат, аудиочат и сообщения в мессенджере. Чтобы оценить степень эмоциональной близости в этих отношениях, исследователи спрашивали, как участники опроса себя чувствуют, и наблюдали, как они ведут себя по отношению друг к другу. Результаты оказались предельно ясными: живое общение привело к наибольшей эмоциональной близости, а сетевое общение – к наименьшей[26]. Студенты пытались добавить “теплоты” в сообщения, используя эмотиконы, фонологическую передачу смеха (“ха-ха-ха”), а также набирали текст капслоком, чтобы подчеркнуть срочность сообщения. Но ни один из этих приемов не сработал. Только в тех случаях, когда мы видим лица и слышим голоса друг друга, мы проявляем наибольшую человечность.

На мой взгляд, большая часть сказанного не противоречит здравому смыслу. И так оно и есть. Но, как уже говорилось, новые технологии завораживают. Они заставляют нас забыть о том, что нам известно о жизни.

Постепенно мы начинаем думать, что непрерывная онлайн-коммуникация сделает нас менее одинокими. Однако здесь мы рискуем, поскольку в действительности все ровно наоборот: чем меньше мы способны быть одни, тем более одинокими становимся. И если мы не научим детей самостоятельности, они будут сильнее ощущать свое одиночество[27].

Так или иначе, сегодня многие люди – взрослые и дети – нередко испытывают тревогу в отсутствие постоянной стимуляции, которой их подпитывает интернет. В минуты затишья они заглядывают в телефоны, проверяют мессенджер, отправляют сообщения. Они уже совсем не выносят пауз, которые ряд респондентов саркастически определяют как “скука” или “затишье”. Но ведь нередко именно в те моменты, когда мы колеблемся, или запинаемся, или вовсе замолкаем, мы наиболее полно открываемся друг другу – и самим себе.

Мое маленькое божество

Я не призываю всех отложить электронные устройства в сторону. Наоборот, я предлагаю взглянуть на них внимательнее, чтобы наши отношения с ними стали более осознанными.

К примеру, есть у меня коллега по имени Шэрон, тридцати четырех лет, которая, по собственному признанию, “радостно строчит сообщения” с 2002 года. Но и она была поражена, услышав, как ее подруга назвала смартфон “своим маленьким божеством”. Благодаря этой реплике, Шэрон задумалась о собственных взаимоотношениях с мобильным устройством. Бывает ли, что и она относится к своему телефону как к божеству? Возможно.

В разговоре с Шэрон становится ясно: главным образом ее беспокоит, насколько социальные сети влияют на ее самоощущение. Она тревожится, не слишком ли много времени уходит на то, чтобы “сыграть” улучшенную версию себя самой – той, которая будет пользоваться бо́льшим успехом у подписчиков. Шэрон начинает с того, что, по сути дела, в каждом взаимодействии есть элемент театральной игры. Однако в интернете она чувствует себя настолько вовлеченной в эти представления, что уже не видит границу между игрой и реальностью.

“Проводя время в сети, я хочу, чтобы меня считали остроумной, эрудированной, увлеченной, способной держать ироничную дистанцию. А саморефлексия необходима, чтобы понять, кто я на самом деле (со всеми моими недостатками) и как я действительно себя воспринимаю. Меня беспокоит, что я гораздо меньше времени и сил трачу на осознание себя, чем на то, кем воспринимают меня другие. Я уже не так внимательна к своему мышлению, к собственным идеям. В этом представлении можно потерять себя. Twitter и Facebook подталкивают меня к тому, чтобы я показывала свою улучшенную версию, выглядела совсем неуязвимой или настолько неуязвимой, насколько это возможно”.