Живые зомби - [37]

Тут меня одолевают сомнения в отношении собственных попыток измениться в лучшую сторону.

Разумеется, я работал над голосом и научился растушевывать маскирующий карандаш. Я выходил протестовать, меня описал пудель, а люди забрасывали продуктами. Но кроме участия в операции по возвращению Томовой (или чьей там?) руки, я никому ничем реально не помог, как помогает, например, Хелен. Я не предпринимал шагов к самосовершенствованию, как Наоми или Карл. И творческого хобби, как у Джерри, у меня нет.

Поэтому, когда я — с мыслью о ничтожности своего вклада в копилку добрых дел — достаю петицию о правах зомби, то жду лишь самого поверхностного внимания. Вроде жидких аплодисментов, которые обычно достаются группе на разогреве от публики, жаждущей скорее увидеть своих кумиров. Но как ни странно, все полны энтузиазма. Удивлены. Поражены. Тогда я рассказываю, как устраивал протесты, как попадал в приют и о маленькой девочке, спросившей, правда ли, что зомби тоже люди.

— Чудесно, Энди! — одобряет Хелен, подписывая петицию.

— Молодец! — хвалит Карл — он все еще в образе галантного джентльмена.

— А у тебя полно тайн… — говорит вполголоса Рита.

Подписи поставили все, кроме Йена, который не желает снимать маску живого, ну и, конечно, Тома — он сегодня отсутствует. По мнению Рея, толку от петиции будет мало, но он все равно подписывает.

Все жмут мне руку, целуют и благодарят за то, что составил письмо. Нежданно-негаданно я оказался на высоте. Стал героем-зомби на час. Меня уважают, мной восхищаются. Я переполнен гордостью и чувством удовлетворения. Ощущаю себя не группой на разогреве, а самым что ни на есть кумиром. Знаменитым актером, который выступает перед горящей желанием увидеть его игру аудиторией. Словно все, что я сделал до сегодняшнего дня, требует блестящего завершения.

— Чувак, — обращается ко мне Джерри, — чем займешься дальше?

Не успев осознать, что делаю, пишу: «Поеду навестить дочь».

— Замечательно! — радуется Хелен.

— Когда? — спрашивает Рита.

— Чувак, а я и не знал, что у тебя есть дочь, — изумляется Джерри.

Будь у меня возможность говорить, я бы стал заикаться.

«Завтра», — пишу я.

— Что ж, поздравляю! — говорит Хелен. — Ты сделаешь большой шаг вперед. На следующем собрании ждем от тебя рассказа, как все пройдет.

Будь у меня возможность покрыться потом, я бы весь блестел.

Не желая отвечать на дальнейшие расспросы о моей воображаемой поездке к дочери, хватаю рюкзак и прошу разрешения выйти по нужде. Вернувшись, стою у порога комнаты и наблюдаю за остальными.

Рей ведет беседу с Йеном: склонился и почти шепчет ему в ухо; Йен кивает головой. Джерри подставил Бет свои мозги, а та ковыряет в них пальцем. Рита смеется над чем-то вместе с Хелен, а Наоми и Лесли обсуждают Карла, который стоит поодаль с видом одновременно конфузливым и сердитым. Близнецы молчат и наслаждаются обществом друг друга.

Не могу заставить себя войти.

Тела некоторых зомби как ходячие носители паразитов для научных опытов: кишмя кишат бактериями, грибками и личинками. Этим бедолагам не посчастливилось, их не успели забальзамировать, и теперь они вынуждены терпеть гнилостное разложение — мышцы у них разрушаются, кожа становится склизкой, а внутренние органы разжижаются до состояния куриного бульона.

Среди зомби этих неудачников называют не иначе как кончеными.

Вот таким конченым я и чувствую себя сейчас.

Не знаю, с чего мне пришло в голову выдумать историю о том, что я хочу съездить к Энни. Слишком увлекся своей ролью? Или так на меня подействовало воспоминание о встрече с девочкой в парке? Не важно. Мне не следовало врать. Точно, конченый!

Пока никто не заметил, я делаю шаг назад и направляюсь к выходу.

Понимаю, это плохая идея — идти одному, особенно поздним вечером, и вполне возможно, что, уходя, я лишь все усугубляю, но мне совсем не хочется и дальше врать о поездке к Энни. Особенно Рите.

Хорошо хоть нет дождя. А поскольку после семи все магазины в городке уже закрыты, можно идти боковыми улочками, не боясь нарваться на оскорбления и попытки оторвать конечности. И все же я знаю, живые здесь: слышу, как они толкутся возле пиццерии, ожидая, когда освободится столик, как садятся в машины, отобедав в ресторане, ржут и болтают заплетающимися языками на выходе из паба.

Эти звуки будят щемящую тоску. Бесплодные мечтания. Обиду. Хочу, чтобы эти звуки издавал я. Хочу наслаждаться ночной жизнью. Хочу, перебрав коктейлей, вываливаться из бара под веселый дружеский гогот. Вместо этого приходится ковылять в тишине, боясь попасть в свет фонарей.

Я не могу зайти в бар и пить, пока не отстегнется печень. Не могу прогуляться по пляжу в раздумьях о собственной жизни. И не хочу идти домой, сидеть в одиночестве у телевизора и слушать, как из-за меня ссорятся родители.

Остается лишь одно место, куда мне можно пойти.

Глава 25

Место, на котором раскинулось кладбище Соквел, даже щедро залитое светом почти полной луны, эстетичным не назовешь. В отличие от мягких, холеных газонов кладбища Эвергрин, здесь на бесплодной земле растут лишь одуванчики и другие сорные травы. Надгробия и мемориальные доски — а многие из них стоят здесь уже более сотни лет — едва виднеются в зарослях сорняков. Большие участки в центре покрыты ковром из увядающей, а то и вовсе засохшей травы.