Живые зомби - [32]

Мама пользуется маскирующим карандашом тона «слоновая кость» от Ив Сен-Лоран, который отлично подходит ей под цвет лица. А мне бы что-нибудь поближе к «матовой шпатлевке». Вдобавок кожа у меня совсем сухая и словно впитывает из грима всю влагу.

— Сначала нужно очистить и увлажнить лицо, — говорит мама. — Кожа станет более гладкой, и грим лучше ляжет. А можно и скрабиком обработать.

Когда я спросил ее, чем замазать швы на лице, то надеялся, что она просто выдаст мне банку с кремом или каким-нибудь обычным средством, которое я мог бы испытать самостоятельно. Вместо этого мама притащила всю косметичку и зеркальце с подсветкой и усадила меня за кухонный стол.

— Да, этот тон не совсем тебе подходит, — констатирует она без намека на сарказм. — Поэтому мы сделаем так: сперва положим более светлый тон, а сверху растушуем этот.

Под словом «мы» она подразумевает меня. Несмотря на все желание помочь мне скрыть швы и «выглядеть человеком», как она тактично выразилась, мама до сих пор не смеет меня коснуться. Она лишь дает указания и подвигает нужные тюбики, баночки и пузырьки. Думаю, ей невдомек, что отвращение к физическому контакту с сыном написано у нее на лице.

Жидкий тональный крем на вид и на ощупь как тесто для блинов; я размазываю его по щекам при помощи губки. Интересно, а вкус у него тоже как у теста? Я отхлебываю изрядное количество — нет, вкус другой.

— Эндрю! — верещит мама. — За эту бутылочку я отдала тридцать пять долларов!

Вы удивитесь, сколько формальдегида в пузырьке обычного тональника. А в «Кавер Герл» — еще больше.

Крем растерт по щекам, лбу и подбородку, и теперь пришло время контурной пудры, которая по виду и консистенции смахивает на растворимый порошок для приготовления шоколадного напитка. Так и хочется попробовать на вкус, но мама глаз с меня не спускает. Ничего не поделаешь. Обмакиваю кисточку и наношу на лицо.

— Веди кисточкой сверху вниз, милый, — учит мама. — Так волосинки не встанут дыбом.

После контурной пудры наступает очередь прозрачной пудры для завершения макияжа. Сказать по правде, особой разницы между ними я не вижу, разве что последняя измельчена потоньше и наносится косметической губкой, а не кисточкой. Мама пытается подбить меня сделать заключительный штрих румянами, но, по-моему, розовый оттенок на щеках не придаст естественности моему образу. Хотя с другой стороны, после маскирующего карандаша, тонального крема и пудры к моему внешнему виду едва ли можно применить слово «естественность».

Мама обходит стол, останавливается фута за два позади меня и, наклонившись, заглядывает через плечо.

— По-моему, отлично. — Она улыбается мне в зеркало. — А ты как думаешь?

Наверное, не помешало бы узнать еще чье-нибудь мнение.

Входит отец. На мне халат, волосы забраны шпильками на затылке, физиономия наштукатурена.

— Святые парикмахеры! — Он резко разворачивается и бросается прочь из кухни.

Глава 23

Просыпаюсь посреди ночи и никак не могу заснуть снова.

Я взбудоражен. Возбужден. Мозг не желает отключаться.

Да еще маска из грима стянула кожу так, словно лицо накачали формальдегидом.

Действительно, бальзамирование помогает избавиться от морщин вокруг глаз, и от возраста, указанного в некрологе, можно легко вычесть лет пятнадцать. Однако лицо после него деревенеет и выглядит таким же бутафорским, как грудь у порнозвезды. К тому же и сам процесс довольно жестокий.

Если вам не доводилось проснуться в морге с катетером в сонной артерии, со вздувшейся как воздушный шар от гелия физиономией, то, наверное, вы не поймете.

Убрав грим полотенцем и осушив бутылку «Напа Вэлли Палмейер Шардоне» 2005 года, я стряхнул с себя остатки сна. Чем бы заняться? Выбор у меня невелик: телевизор или вино, и я тянусь за пультом, переключаю с канала на канал и стараюсь повторить реплики из разных программ — работаю над произношением. Но через пятнадцать минут я сыт по горло «Крутым Уокером» и «Принцем из Беверли-Хиллз».

Переключаться с канала на канал скучно. В теннис бы поиграть, покататься на велосипеде или побродить по городу. Мысль об орущих, рассыпающихся во все стороны людях вызывает у меня смех, и, не теряя времени, я выхожу на променад.

Хотя прогулка в третьем часу ночи — превосходный способ добиться, чтобы тебе оторвали руки, ноги, а заодно и голову, винный погреб все больше напоминает тюремные застенки. А вылазка в «Сигма Хи» за конечностью Тома придала мне храбрости.

Впрочем, из ума я пока не выжил: под фонари стараюсь не выходить, а когда мимо проезжают машины, изображаю пьянчужку-бездомного. Да, чтобы появиться на публике, приходится выдавать себя за живого. Тем не менее чувство свободы, черное, усеянное звездами небо и холодный ноябрьский ветер поднимают дух. Если б я не был уверен в обратном, я мог бы поклясться, что почти вижу пар от моего дыхания.

Сперва я иду куда глаза глядят. Этакий среднестатистический зомби на прогулке в глухой ночи. Однако спустя некоторое время я оказываюсь на Олд-Сан-Хосе-роуд — после аварии я ходил этой дорогой уже бессчетное количество раз. Только сейчас я бреду не к жене на кладбище. Цель моего пути — старое зернохранилище.