Живые, пойте о нас! - [25]

— Финка… Мальчонка ведь подарил в Кронштадте… Где она? — твердил он.

— Успокойся, Павел. Найдешь другую. — Круташев громко кричал, ибо Павел не слышал, что говорил ему командир. — Молодец! Заткнул-таки глотку немецкой…

Теперь фашисты били по Монплезиру минами. Рассветало. Наступало утро второго дня боя.

Петрухин понимал, что оставаться больше в Монплезире нельзя.

— Папаша! — окликнул он уже немолодого, призванного из запаса бойца.

Это был Николай Васильевич Баранов. Он и впрямь годился в отцы морякам рождения двадцатого — двадцать первого годов. Воевал в империалистическую, в гражданскую. Видно, потребовались России и старшие ее сыны. Баранов стреляет не торопясь, бьет врага без промаха.

— Здесь я, — негромко отозвался Николай Васильевич.

— Накроет нас немец, надо переходить в другое место. Думаю насчет во-он той горки. Ее Шахматной зовут. Успеть бы раненых туда перенести… Ты как скажешь?

Баранов неторопливо произнес:

— Возьму с собой Леонида Бондаренко и еще двух ребят. Здесь недалеко. Проверю, нет ли там чего… Леонида пришлю с ответом. Пусть ребята прикроют и — с богом… Переберетесь в Шахматную, будешь оттуда командовать…

Петрухин уходил из Монплезира последним. Здесь оставались только те, кто умер в эту ночь от ран.

Сырой туман полз по траве. «Шахматная гора», сложенная из глыб дымно-сизого туфа, казалась порождением этого тумана. Мокрая трава холодила лицо переползавшего на свой новый КП Петрухина.

В мирное время, когда вода спадала по сливным щитам, струи ее скрывали грот в основании фонтана. Сейчас вход в пещеру обнажился. Зелено-бурые камни вели туда.

Первый луч солнца осветил металлических драконов и орла на вершине «Шахматной горы».

Кто-то весело окликнул Андрея Федоровича. Это был неунывающий политрук Миша Рубинштейн. И Вадим Федоров здесь.

Петрухин внезапно заметил, что голос Рубинштейна звучит неестественно громко. Догадался: немцы перестали стрелять. Странная тишина. Не к добру это. И вдруг откуда-то сверху послышался женский грудной голос. Он вел под гитару мотив старой песни:

Очи черные,

Очи страстные,

Очи жгучие и прекрасные,

Как люблю я вас,

Как боюсь я вас,

Знать, увидел вас

Я в недобрый час.

Мишка толкнул в бок лежавшего рядом товарища:

— Концерт для нас устроили, самодеятельность!..

Так же неожиданно, как началось, пение прекратилось. Щелкнуло что-то, заскрежетало, и резкий голос раздольно и громко произнес:

— Матросы, вы окружены. Помощи вы не дождетесь. Сдавайтесь в плен, а не то всем вам смерть.

Один из моряков дал по рупору длинную автоматную очередь.

— Бесполезно, — сказал политрук Ефимов, — этому гаду надо свернуть шею по-другому. — И, обратясь к Петрухину, спросил: — Разрешите?

Петрухин одобрил:

— Действуйте.

В это время до слуха Ефимова донесся знакомый хрипловатый голос:

— Приумолкли вояки! Сейчас бы перекурить, и снова можно за работу браться…

«Неужели Веселовский?» — подумал Ефимов.

— Вася, ты? Жив? — окликнул он моряка.

— Живой я, Василий Николаевич! — ответил Веселовский. — Зачем же умирать! До нас еще черед не дошел…

— Ладно, друг. Пойдешь со мной. Слышишь, какую агитацию фашист ведет? Смерть, плен… Сам, гад, подохнешь…

Ефимов, сухощавый десантник Веселовский и еще несколько моряков поползли вверх по склону. Агитмашина гитлеровской роты пропаганды стояла совсем близко. Бойцы разглядели ее, как только достигли вершины «Шахматной горы».

Для фашистов появление моряков было неожиданностью. Они полагали, что те сосредоточились в Монплезире. Пытаясь преградить матросам путь к машине, они пустили в ход огнеметы. Языки огня падали далеко, поджигая траву, кустарник.

Веселовскому удалось первым подбежать к агитмашине. Десантники добивали огнеметчиков. Оглушив немца прикладом автомата, Веселовский рванул на себя дверцу крытого кузова. У радиоустановки возился плюгавый, немолодой гитлеровец с рыжими усиками. Увидев матроса, он побледнел. Лицо его исказила гримаса страха. Отступая в глубь машины, он поднял руки, забормотал:

— Не стреляйте! Я русский, русский…

Ефимов и остальные десантники уже были рядом с Веселовским.

— Какой же ты русский?! Фашисты тебя с потрохами купили.

— Откуда только такое… берется?!

— Я Львов, племянник князя Львова.

— Ну вот что, племянник, — приказал Ефимов, — включай свой аппарат и передавай, что я прикажу. Но переводи точно или получишь нулю в лоб.

Ефимов продиктовал текст передачи: «Солдаты фюрера! Ваш рупор в руках балтийских матросов. Не мы, а вы должны сложить оружие. Не мы, а вы ворвались на нашу землю! Смерть фашистским оккупантам!»

Снаружи раздались выстрелы. Это моряки «успокоили» шофера, пытавшегося увести машину.

Пленный передал текст. Точно, как ему приказали. И сразу же рядом с машиной стали рваться мины.

Успевшие выскочить и отбежать десантники видели, как прямым попаданием агитмашина была уничтожена. Вместе с ней закончил свою карьеру и незадачливый родственник князя Львова.

Утро второго дня высадки десанта началось жестоким, кровопролитным боем.

С запада продолжал наступать 98-й полк 10-й стрелковой дивизии, нанося удар левым флангом вдоль побережья. Но соединиться с десантным отрядом моряков в этом районе армейцам никак не удавалось. Немецкие танки и артиллерия плотно держали оборону прибрежной полосы. В районе Эрмитажа, Монплезира десантников уже не было. Они отходили от берега по Нижнему парку, вдоль Самсоновского канала вверх, а от Большого дворца на них шли эсэсовцы.