Живые борются - [17]

Но ворон наведывался каждый день, терпеливо ждал, когда опустеет стоянка.

Вот уже седьмой день, как отряд отсиживался на берегу притаившегося Селиткана. За это время люди отдохнули, посвежели. Поджили раны на ногах, но ходить как следует еще никто не мог. Путники надеялись на реку, ждали дождей. Абельдин быстро поправлялся. Вначале его приучали ползать по земле, позже, на пятый день, он приподнялся на ноги и, ступая только на пятки, впервые зашагал по притоптанной земле, хватаясь руками за стволы деревьев, точь-в-точь как дети, впервые вставшие на ноги.

Двенадцатого сентября отряд приступил к изготовлению плота. Виктор Тимофеевич еще раньше заметил в береговом ельнике сухие деревья. Их срубили, подтащили к реке, связали тальниковыми кольцами, закрепили с обеих сторон длинные весла. На этом примитивном суденышке наших далеких пращуров они отправятся в последний путь с надеждой, что если не всех, то кого-нибудь из них, может, и вынесет река к поселениям.

Дождь не заставил себя долго ждать. На следующий день поздно вечером, когда лиловая мгла окутала землю, где-то за темным краем леса, над угрюмыми гольцами, прошла молчком дождевая тучка. Прошла, покропила землю, дохнула прохладой на тайгу и сползла за горизонт, будто не желая омрачать покой звездного неба. А утром Селиткан зашумел, вздулся мутной водою — туча не прошла бесследно. Хорьков пробудился, как всегда, до рассвета. Долго ходил по берегу, махая удилищем, меняя приманку, но рыба не бралась. То ли река после дождя несла богатую дань и хариус кормился на дне, то ли у рыбы пропал аппетит перед ненастьем. Виктор Тимофеевич вернулся на стоянку без добычи.

С востока тянулись синие тучи. Ветер, подгоняя их, нес на своих крыльях дождь. Теперь надо было торопиться, не прозевать большую воду. К полудню плот был готов к отплытию. Селиткан, словно дикий конь, сорвавшийся с аркана, задурил, расплескался по берегам, приглушил перекаты. За крутым поворотом, где река в слепом разбеге наскакивала на отвесные стены мысов, не смолкал ее предупреждающий рев.

Сборы были недолгими. Из имущества оставалось: карабин, топор, котелок, берестяной чуман, две кружки и сумка. Материал разделили на две части. Упаковывая в непромокаемые мешочки снимки, журналы, схемы, люди испытывали чувство гордости: все-таки сохранили все это, пронеся через огонь, голод, болезни. Запас сухой рыбы, спички разделили на всех. Каждый должен был все это иметь при себе на случай аварии. Виктор Тимофеевич дал каждому по рыболовному крючку с «Сатурном».

Дождь не унимался. Селиткан продолжал прибывать. Каким неудержимым казался он в своих попытках вырваться из теснины! Река была коварная, неумолимая, и путники понимали, какой опасности они подвергают свою жизнь.

— Надо бы оставить какой-то след о нашем пребывании здесь, — предложил Борис.

— Обязательно. Как это мы раньше не сообразили, ведь, если погибнем, никому и в голову не придет искать нас на Селиткане, — спохватился Хорьков.

Задержались, решили оставить записку. Затесали широкой плешиной толстую ель, так, чтобы притес был далеко виден с реки. Написали крупно:

«Остановитесь, подойдите поближе!»

Виктор Тимофеевич достал лист бумаги, четким почерком вывел:

«Кто найдет эту записку, прошу отправить по адресу: г. Москва, Аэрогеодезия.

Настоящим сообщаю: мы, топографическое подразделение Нижнеамурской экспедиции, в составе старшего топографа Хорькова, географа Брыковой, техника Полиенко, рабочего Абельдина были захвачены пожаром на Удских марях. Олени погибли, и мы решили пробираться в Экимчан через тайгу. С трудом дошли до Селиткана. Все обескровили от ран и обессилели от длительной голодовки, идти дальше не можем. Совершенно сознательно и единодушно решили плыть по Селиткану на плоту. Знаем, что это рискованно и является грубым нарушением правил по технике безопасности, тем более что с нами плывут два мешка с очень ценным материалом. Другого выхода мы не нашли. Умирать же, не предприняв этого последнего шага, мы не захотели. Хорьков, Абельдин, Полиенко, Брыкова».

Записка была написана в двух экземплярах. Один завернули в бересту, прибили деревянными гвоздями к ели пониже надписи, а другой вложили в материал.

И вот настали последние минуты расставания с землей. Только теперь с необыкновенной ясностью эти люди поняли, как дорог им берег и как хорошо, привычно на нем.

Когда уже все было готово к отплытию, Хорьков отвязал причальную веревку, сплетенную из тонких тальниковых прутьев, еще раз окинул беспокойным взглядом реку. Селиткан, набирая силу, бугрился зелеными валами, нес на своих горбах смытые деревья, валежник, лесной хлам. А ниже, у мысов, стальная лента реки курчавилась белой пугающей гривой, за которой ничего не видно.

На корме за веслом вместе с Хорьковым стояла Татьяна. Носом управляли Полиенко с Абельдиным. Плот оттолкнули шестами, и он медленно стал разворачиваться, словно с болью отрываясь от родных берегов. Течение подхватило его как добычу, окружило попутными волнами и бросило в синеющую муть глухого ущелья навстречу злобному рокоту реки. Люди напряглись, прилипли к веслам в остром ожидании...