Живучее эхо Эллады - [13]

«С какой я стати буду приносить

Быка, что дарен мне, кому-то в жертву?!»

Он долго любовался мягкой шерстью,

Погладив холку, дал воды испить.

«Ты не погибнешь – будешь мне усладой!»

И, не нарушив жертвенный закон,

Царь подменил быка своим быком,

И сам отвёл подаренного в стадо.

Когда о смертных ведомо богам,

Их голосу не внять – себе дороже!

Они карают (и как можно строже),

Причислив тут же неслухов к врагам.

И с Миносом так сделал царь морской —

Он бешенство наслал на свой подарок.

Бык, почерневший, как свечной огарок,

По острову носился день-деньской.

Покой там людям только ночью снился:

Взбешённый бык всё рушил на пути.

– Владыка моря, – царь вскричал, – прости!..

А Посейдон смеялся и глумился.

Геракл поймал и укротил быка —

Сказать легко, да трудно было сделать!

Герой, не чуя собственного тела,

По острову носился, и рука

Сама не раз тянулась за стрелою,

Но будто останавливал – «Не смей!» —

Ехидный, надоевший Эврисфей,

Путь заслоняя царскою полою.

Геракл тут же приходил в себя,

Отдёргивая от колчана руку,

Летел вперёд по замкнутому кругу,

Забыв про смерть и сам, как бык, сопя.

Когда столкнулись два могучих тела,

Ослеплены невиданной борьбой,

Победу оставляя за собой,

Герой покончил с половиной дела.

Путь морем (с Крита на Пелопоннес)

Предстал другой нелёгкой половиной:

Управится ли с бешеной скотиной,

Что может придавить его, как пресс?

Но тело укрощённого быка

Качнулось у героя под ногами,

И он забыл, манимый берегами

Любимой Греции, недавнего врага.

Спокойно лёг спиной на бычью спину

И плыл, упрямо глядя в небеса,

Желая видеть добрые глаза

Воительницы и сестры Афины.

Благополучно завершив свой путь,

Геракл был счастлив, что избегнул горя,

Но сдрейфил царь:

– Скотинка – бога моря…

Пусть лучше убежит… куда-нибудь!

Бык вздрогнул и по-новому воскрес

Таким, как был – в разумной гордой силе,

Подняв рога, что облако пронзили,

Понёсся через весь Пелопоннес!..

Блистая красотой, учуяв волю,

Достиг он Аттики, где встреченный Тесей,

Герой Афин, собравшись силой всей,

Убил быка на Марафонском поле.

Кони Диомеда (восьмой подвиг)

Опять к Гераклу царь послал Копрея:

– Скажи, что рано праздновать победу,

Пусть времени не тратит, а скорее

Во Фракию несётся к Диомеду!

Там, говорят, невиданные кони,

Но к бистонам [14] нога моя не ступит,

И коль Геракл гривастых не угонит,

Не выпросит, так пусть за деньги купит!

Во Фракии и вправду были кони,

Что красоты невиданной и силы,

Прикованы к недвижимой препоне

Лишь потому, что путы разносили,

Копытами вытаптывали ямы,

Под утро в стойлах жадно пили воду,

И, лязгая железными цепями,

Со ржанием просились на свободу.

Царь Диомед, как туча грозовая,

Гремел на них своим могучим басом,

Коням на корм привычно отдавая

Живое человеческое мясо.

Всё делал просто, не болея сердцем,

Из истины не делая секрета,

И кони поедали чужеземцев,

Что попадали в город Диомеда.

Геракл, собравший спутников надёжных,

Конями завладев, повёл их к морю,

Услышал топот – меч оставил ножны

И в лук стрела отправилась, не споря.

Коней охрану поручив Абдеру,

Гермеса сыну, в бой вступил с врагами:

– Смелее, братцы! Не теряйте веру —

Победа будет всё равно за нами!

Был Диомед наказан полной мерой

За то, что смерти предавал собрата,

А кони, растерзавшие Абдера,

Глядели на Геракла виновато.

И в этот день корабль не вышел в море:

Не пряча слёз, оплакивали друга.

Такое неожиданное горе

Их пеленало болью слишком туго.

Деревья молча для костра валили,

В Аида царство провожая душу,

И вырос холм высокий на могиле,

Который с моря виден всем и с суши.

Был ночи мрак не раз рыданьем вспорот,

И вся земля от пепла стала серой,

С могилой рядом основали город,

Что в честь Абдера назван был Абдерой.

Коней же Диомеда к Эврисфею

Привёл Геракл, снедаемый печалью,

А тот велел их выпустить скорее,

Как будто ничего не замечая.

Герой молчал, ушам своим не веря,

Готов уже на всём поставить точку!..

А дикие прожорливые звери

В горах коней делили на кусочки.

Пояс Ипполиты (девятый подвиг)

1

Явился смурым вестник в дом Геракла.

– Прости, – сказал, – царя за сумасбродство,

Иначе прихоть эту не назвать,

А заодно – меня, что в роли тягла

Тащу к тебе души его уродство,

Уж лучше бы ходить на вражью рать!

Царь повелел идти на Фемискиру,

Могучую столицу амазонок,

И хоть добром, хоть всё спалив дотла,

Иль предпочтя сраженью пир да лиру,

Обезоружить этих ветрогонок,

Чтобы сама царица отдала

Тот пояс, что дарован ей Аресом.

Царице Ипполите бог сражений

Потворствовал, не пряча хищный взгляд.

Дар принимала не без интереса:

Не символом особых отношений,

А знаком власти, где Арес – как брат.

Тот пояс затянув на стане тонком,

Она блистала, как заправский воин,

Кровавой вишни на снегу видней.

И Фемискиры главной амазонкой

Её считали боги и герои,

А смертные завидовали ей!

И вместе с ними – юная Адмета,

Дочь Эврисфея. Хитростью и лаской

(Не зря у Геры жрицею была)

Отца одолевала: – Сделай это!..

Добудь мне Ипполиты опояску!..

Но царь был неприступен, как скала.

С восходом солнца к батюшке родному

Взывала дочь, отбросив покрывало:

– Хочу я этот пояс, хоть убей!..

Такое было, хоть беги из дому,

Когда жена Адмете подпевала!..

И вспомнил о Геракле Эврисфей.

2

Для сына Зевса не было преград,

А гром сражений был ему по нраву.