Живой пример - [156]

Другую, духовно раскованную, истинно демократическую, устремленную к высоким гуманным идеалам Германию — художник Макс Людвиг Нансен.

«Урок немецкого», если считать вместе с переводами на другие языки, удостоился по статистике самого большого тиража среди произведений послевоенной западноевропейской литературы. Серьезность и глубина нравственной проблематики, решенной выразительными художественными средствами (важнейшим из которых стало описание внешности, обнажающее — как это делает кисть подлинного художника — глубинную суть образа), сделали имя Ленца одним из самых авторитетных среди западногерманских писателей. Но большая слава — это и большая ответственность. После «Урока немецкого» каждое новое произведение Ленца было «обречено» на самое пристальное и пристрастное внимание.

* * *

Долгое время Ленц избирал для своих произведений экзотический или «никакой», чисто условный ландшафт: он был сосредоточен на моральной проблематике в ее «общечеловеческом» аспекте. В 1973 году, вскоре после выхода романа «Живой пример», он, беседуя с журналистами, уже охотно признал себя «почвенником» — в смысле приверженности к определенному месту действия: «То, что имеет непреходящее значение, возникло на ограниченном пространстве: Дублин, Джефферсон, четырнадцать районов Рима, Гюллен, Санкт-Петербург, Берлин — Александерплац — мировая литература обязана своим происхождением конкретному месту, предполагает близость к нему, обозримую топографию».

Топография двух последних романов Ленца обозрима в пределах нижнего течения Эльбы — от Гамбурга до Северного моря. Особое место в творчестве Ленца заняла его новая избранная им родина — город Гамбург. Образ «открытого, вольного города Гамбурга, знающего во всем меру: и в мудрости, и в мечтах, и в преклонении, и в жалости», возникает начиная с конца 50–х годов во многих рассказах Ленца. Жителям старинного города он посвятил свой изящный, отточенный по словарю и ритму очерк «Люди Гамбурга» (1969), изданный отдельной книжкой. Но лишь после появления двух последних романов Ленца слова «Гамбург» и «Эльба» могут быть окончательно внесены на карту литературы, ибо они неразрывно ассоциируются теперь с именем писателя, их восславившего. Помимо топографии, новый роман Ленца связывает с предыдущим еще то формальное обстоятельство, что он также построен на вставных новеллах-сочинениях.

На этом, пожалуй, сходство исчерпывается. В посвященном современности «Живом примере» отсутствуют ясные идейно-психологические очертания «Урока немецкого»; в романе царит неожиданный для Ленца сарказм, а возникавшая прежде на обочине повествования (роман «Городские толки» и др.) проблема «трудностей пишущего правду» (решавшаяся, как правило, вручением авторских прерогатив какому-либо персонажу) становится здесь одной из ведущих; каждая рассказанная в романе история — а роман соткан из различных историй — подвергается затем многократному, нередко взаимоисключающему толкованию; «правда», истинная суть изложенной «новеллы» в этих толкованиях неизбежно релятивируется, исчезает за частоколом интерпретаций. Если в «Уроке немецкого» рассказ Зигги комментировал один Макенрот, пишущий диссертацию психолог, привлеченный автором для выразительного контраста живой жизни и сухой теории («хрестоматийная» немецкая тема), то здесь комментарий троекратно умножен, так что все произведение кажется возникшим на стыке литературы и литературной критики. В новом своем романе Ленц, таким образом, обнаруживает тенденции к самотолкованию (затушевывающему подчас собственную позицию) — тенденции, ярко выраженные в современной немецкоязычной прозе (например, в творчестве Фриша).

С другой стороны, если «Урок немецкого» был блестяще сданным экзаменом на предложенную «экзаменаторами» — именитыми коллегами — тему, прежде до него разработанную и вполне литературой обкатанную, то «Живой пример» — произведение уже «дипломированного» автора, Ленц в нем ни за кем не следует, но опережает всех в своевременном отклике на злободневную общественную проблему.

Роман посвящен проблемам молодежи, он возник в связи с молодежным движением в ФРГ и по его свежим следам. Изданный в 1973 году, он вбирает в себя многие детали и обстоятельства студенческого бунта конца 60–х годов, конкретно — молодежных волнений в Гамбурге зимой 1969–1970 годов. Проблема идеалов беспокойной западногерманской молодежи и «идеалов для молодежи», как они понимаются ответственными за воспитание подрастающего поколения инстанциями, и ставится в этом романе.

Итак, представительница издательства Рита Зюссфельд и два провинциальных учителя — старый Валентин Пундт и молодой Янпетер Хеллер — съезжаются в Гамбург для составления хрестоматии, содержащей жизненные примеры на различные темы. Наибольшие затруднения вызывает у них глава «Примеры из жизни — жизнь как пример». Они последовательно забраковывают целый ряд историй, отметают героев, ни в одном случае не будучи в состоянии прийти к общему мнению.

Известные герои и общественные деятели прошлого не годятся, по мнению составителей хрестоматии, в современные образцы — одни слишком надоели, другие, в их глазах, слишком запятнаны преступлениями прошлого. Сказывается на их расхождениях и — конфликтно поданная — разница поколений: когда Пундт предлагает для хрестоматии историю про солдата, который, рискуя жизнью, укрывает беглеца из лагеря, то бодро-ироничный Хеллер резко возражает — по его мнению, подобные истории насаждают среди молодежи пагубный «комплекс неполноценности». Скептик Хеллер, для которого «все выдающееся асоциально», вообще сомневается в возможностях современного конструирования «образцов для юношества», они кажутся ему в педагогике чем-то вроде рыбьего жира, который «все глотают с отвращением или, на худой конец, зажмурившись».