Живой пример - [153]

— Если вы не перестанете злиться, мое пальто вспыхнет ярким пламенем, оно уже дымится.

Попытка высвободиться, стон, пренебрежительный взмах руки.

— Ах, оставьте, господин Хеллер.

Уже на ходу Хеллер, через плечо обращаясь к Рите, уточняет, что именно ее так взбесило: двойное разочарование. Первое — отклонение их предложения и второе — его, Хеллера, отказ от всякой попытки защититься.

— Вы злитесь оттого, что я не защищался, верно? От того, что я не внес ясности, не ответил ударом на удар, не уничтожил его. Вам было бы легче, если бы я горой встал за нашу главу, а не искал бы защиты в иронии.

Твердая поступь ее шагов служит единственным ему ответом, и Хеллер после паузы продолжает:

— Быть может, вы даже упрекаете меня за то, что, опрометчиво смирившись с его приговором, я предал нашу работу. Но если упрекаете, тогда я вам кое-что скажу. Пусть у меня опыта маловато, но одно я понимаю с первого взгляда: стоит убеждать человека или нет. Дункхазе относится к тому типу людей, которых никто ни в чем не убедит, любое чужое мнение настораживает их, они воспринимают его как опасный авторитет, они никогда не откликнутся на оказанное им доверие, если его выразить возражением. Единственное, в чем можно при этом найти удовлетворение, это придержать язык.

Рита не отвечает ему, они молча подходят к стеклянной клетке, Хеллер поднимает свой чемодан, пропускает Риту вперед, и она первой выходит на улицу.

Холод, ветер, что-то кольнуло в груди, дыхание перехватило. Ветер гонит к ним с другой стороны улицы известковую пыль, там сносят еще вполне пригодный для жилья дом, вместительное старое обиталище, колошматят и потрошат его, и, поддаваясь на точные удары, оно с такой же точностью разваливается.

Что же дальше? Не удобная ли это минута, чтобы распрощаться?

— Да, — говорит Рита Зюссфельд, наматывая перчатку на пальцы, — я надеялась, что вы чуть энергичнее станете обороняться, зададите ему жару, окажете сопротивление, ну, сами знаете. В конце-то концов мы за это время стали специалистами по вопросу о высоких примерах.

— Специалистами, увы, без примеров, — отвечает Хеллер, раздумывая, не поставить ли чемодан, чтобы попрощаться с Ритой; но оказывается, ему и решать нечего, Рита кидается мимо него на мостовую и останавливает такси.

— Ну вот, а теперь мы доставим вас на вокзал.

Он, пожалуй, даже не удивлен, что она садится с ним и на свой манер называет цель их поездки:

— Один раз до Главного вокзала, если можно.

Они молча сидят рядом, взволнованные одними и теми же эмоциями, ощущая горький привкус расставания. Много надо бы им сказать друг другу, за разговором и ехать было бы куда приятнее, да, признай они взаимно хоть в двух-трех словах свою вину, быть может, и горечь исчезла бы, но они вовсе о том и не думают, они разглядывают стройки, мелькающие мимо, и два темных лимузина в сопровождении эскорта мотоциклистов; из-за этих лимузинов им приходится долго стоять. Только перед самым вокзалом Рита интересуется, все ли у Хеллера готово к отъезду; и Хеллер признается, что еще не купил билета и даже не знает, когда ближайшие поезда на Дипхольц. И еще он признается, что уезжает не в лучшем настроении, во всяком случае настроение у него совсем не то, какого бы он желал себе. Он осторожно заталкивает целлофановую обертку, которую Рита, сдернув с пачки сигарет, подчеркнуто небрежно бросила на пол, под сиденье рационально-элегантного такси, в котором все: коврики, искусственные цветы, чехлы — напоминает ему истинно немецкую гостиную.

— Но одно дело нас еще ждет, — говорит Рита Зюссфельд.

— Какое же?

— Потом, потом, в зале. Нам ведь надо решить, как мы поступим дальше.

Рита Зюссфельд принимает на себя командование, пробивает ему дорогу сквозь толпу шумно тараторящих иностранных рабочих и школьников из провинции; дети только что вернулись с экскурсии, они объехали гамбургский порт и, готовясь к неизбежному сочинению, пересказывают друг другу все, что увидели. Рита, ведя за собой Хеллера, огибает груду багажа двух турок, неоспоримо свидетельствующего, что в поезд можно прихватить полное оборудование электрокухни, следует дальше мимо матросов, мимо каких-то бездельников, мимо здоровенных полицейских прямо к доске с расписанием поездов.

— Нам нужно бременское направление.

Хеллер кивает, Хеллер уже решил окончательно, у него только нет билета. И Рите Зюссфельд надо уладить кое-какие дела. Они расстаются, договорившись встретиться на минуточку в кафе-молочной, за столиком в углу, если удастся…

Пока Хеллер, покупая билет, называет кассиру станцию назначения, Рита пробивается к киоску и ждет, чтобы освободилась крутящаяся колонка с открытками — видами Гамбурга.

Хеллер с билетом направляется не к месту встречи, а к фронту осажденных телефонных будок.

Рита Зюссфельд, крутанув колонку, разглядывает цветные виды Гамбурга — порт в летние дни с «Михелем», лебедей на Альстере, Санкт-Паули ночью — и останавливает свой выбор на фотографии водолазного бота, рядом с которым ясно различается рубка затонувшего лихтера: «Спасательные работы на море».

Хеллер, попав наконец в свободную кабину, набирает номер, ждет, пока прогудит пять раз, набирает другой номер, ждет, пока прогудит только четыре раза, и выходит из кабины с видом человека, получившего приятнейшее сообщение. Как он размахивает своей папкой! С каким видимым облегчением идет он к кафе-молочной!