Живой мост - [7]
На востоке равнина переходила в пустыню.
Там, чудилось, пески движутся, живут. Сделай шаг — и, пожалуй, увязнешь и зыбучие пески немедленно засосут тебя…
Солдат в штабе записал мое имя, фамилию, возраст, город, откуда я прибыл, и направил меня в девятый барак.
Лагерь поразил меня. Казалось, людей здесь должно было быть, как муравьев в муравейнике, но в штабе, в бараке и по дороге к нему я почти никого не встретил.
«Как раз то, что нужно! — отметил я с удовлетворением. — Значит, здесь долго не задерживаются. День, другой и уходят на боевые операции». Как мало я тогда знал!
Дверей в девятом бараке не было. Вместо них — деревянный щит.
Наружные стены поцарапаны осколками. Шесть оконных проемов без рам забраны тонкими металлическими сетками.
Посредине барака узкий проход, по обе стороны которого деревянные нары, — доски уложены на врытые в землю пустые железные бочки. Одеяла аккуратно свернуты. В углу самодельный шкаф с открытыми дверцами, которым, видно, никто не пользуется.
Первые дни, проведенные в лагере, трудно забыть. Занятия и снова занятия… На учебном плацу, под руководством инструктора новоприбывшие — а было нас всего пять человек — выполняли незамысловатые упражнения физической и боевой подготовки: прыгали через траншеи, бросали гранаты, ползали по‑пластунски, — и это по заросшему колючками полю! — стреляли из винтовки и пулемета, бегали. Скоро я бегал, как настоящий спортсмен: меня обгонял лишь палестинец Ахмед, но он, казалось, летел над землей, едва касаясь ее ногами.
Как-то в начале осени я проснулся, дрожа от холода под одной простыней. По нарам скользил тонкий луч карманного фонарика — сержант Салах обходил барак. Я притворился спящим. Заметив, что у меня нет одеяла, Салах стал шарить по нарам. Пропажа была обнаружена, я заботливо укрыт, а сосед мой, Антара, который стащил с меня одеяло, отправлен в ночной дозор.
Антара был партизан из отряда Ахмеда Абд аль‑Азиза. После разгрома отряда он пришел в лагерь эль‑Бариг, был назначен инструктором и на новичков посматривал свысока, подтрунивал над ними. Как же, он бывалый воин, а мы мелюзга, неучи.
После той ночи он затаил на меня злобу. Через несколько дней начались упражнения на ловкость. Во время занятий Антара неожиданно бросил мне винтовку: «Держи!» Винтовка летела прикладом в лицо. Я едва успел отскочить в сторону. Антара прочел мне длинное наставление и, подняв зарывшуюся в песок винтовку, приказал вечером вместо отдыха чистить оружие.
«Не огорчайся! Я тебе помогу!» — шепнул мой приятель Атыйя и пояснил, что винтовку нужно было поймать, а затем бросить товарищу. «Держи!» — крикнул он, бросая свой винчестер. Я на лету схватил винчестер и что было сил швырнул в Антару:
«Держи!»
Антара шутя поймал винтовку — рука легла точно посередине деревянного ложа, — крикнул: «Держи!» — и снова бросил мне ее в лицо.
Но меня теперь было на этом не провести. Винтовка пошла по кругу.
Тренировки продолжались до захода солнца, с тремя перерывами на завтрак, обед и ужин. Я похудел, окреп, стал легко переносить дневную жару и ночной холод.
В группе появился новый боец. Это был толстый, неуклюжий парень. Бегать он не мог, задыхался. Антара принялся гонять его с особым усердием.
«Увидите, каким будет через пару недель! — говорил он, когда мы заступались за товарища. — Дайте мне чахоточного, и я его вылечу лучше любого врача».
Наступила моя очередь нести учебную караульную службу. На вторую ночь я залег перед блиндажом, возле мешков с песком. Впереди, за колючей проволокой, простиралась равнина. Вдруг залаяла собака. По диску выкатавшейся из-за дальнего холма луны поползли зловещие тени. Передо мной что-то зашевелилось. Я нажал на курок.
Утром Антара построил нас.
«Кто стрелял на посту?»
Я сделал шаг вперед.
Антара прищурил глаза — у него была такая привычка — и распорядился:
«Бойцу Абдалле до конца обучения боевых патронов не выдавать. — И добавил: — А то он всех служебных собак перестреляет».
В декабре я начал нести настоящую боевую службу. Меня поставили охранять склад с обмундированием. Боеприпасов дали — бери сколько хочешь. Ночь была спокойная. Я прилег возле наблюдательной вышки — палец на спусковом крючке — и стал глазеть на звезды. Сколько их было в ночном небе! Сияли они веками, тысячелетиями и будут сиять вечно. В дни войны и в дни мира. Что им до наших забот и тревог!
Вдруг слышу, будто кто провизжал: «Мусульманин, сдавайся!»
Какое-то движение, шорох. Я тотчас дал очередь.
Взметнулись лучи прожекторов, зашарили по холмам. Ко мне подбежали караульные:
«Чего стрелял?»
«Вражеский лазутчик!»
Мы поползли вперед. «Не приведи аллах, если я снова укокошил собаку, — со страхом думал я, продвигаясь по‑пластунски. — Но ведь собака не визжит: «Мусульманин, сдавайся!» А может, мне все это почудилось?.. Не пора ли поехать в город к психиатру?» Тело убитого было еще теплое. Мы поволокли его к вышке. Но лучше бы оставили в песке! Скольких бы шуток я тогда избежал! Моим первым поверженным врагом была женщина. У них и женщины воюют.
Убить меня она могла очень просто. Но ей, видимо, нужен был «язык», и тут она допустила оплошность. Наверно, долго следила за мной и не могла предположить, что, наблюдая за звездами, я держу палец на спусковом крючке…
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.