Живой меч, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста - [73]
Да, тогда Робеспьер не смог разглядеть недобродетельные души Петиона и Бюзо, переметнувшихся позже под крыло мошенника Бриссо. С Петионом, которого в то время тоже называли Неподкупным, как и самого Максимилиана, они даже дружили. Мерзавец был в чем-то и популярнее: летом 1791 года его избрали председателем парижского уголовного суда, а вскоре он был делегирован парижскими выборщиками на должность мэра Парижа (вместо оскандалившегося Байи), то есть на первое место в администрации столицы революционной Франции! Одним этим он уже навечно вошел в историю. А Робеспьер должен был довольствоваться более скромной должностью общественного обвинителя в том же парижском уголовном суде.
Но Петион мог не обольщаться. Конечно, для респектабельных господ столицы (из принявших революцию) он был куда более подходящей кандидатурой, чем Робеспьер, второй главный кумир народной толпы (что показало закрытие Учредительного собрания). Потому что был понятен. А Робеспьера опасались – его постоянная апелляция к народу, его подчеркнуто скудный добродетельный образ жизни внушал опасения «новым людям», всем этим дорвавшимся до власти богатым господам из бывшего третьего сословия, вершившим сейчас большую политику.
Вершившим большую политику… Ради чего? Ради народа? Нет… Они хотели власти, и они ее получили. Но для чего им всем была нужна власть?… Золото, золото, нескончаемый поток золота, красивые женщины, роскошные особняки, великолепные дворцы, обширные земли… И все это – на плечах нищего народа. А что было нужно Робеспьеру? Кусок хлеба, узкая постель, одна перемена одежды, – попробуйте-ка, господа, устоять против такого человека! Устоять со всеми вашими ораторскими и журналистскими способностями, со всеми вашими армиями и пушками, со всеми вашими неправедными законами!
Они и не устояли. Потом. А тогда уже почувствовав его силу, какой травлей новые правители Франции занялись против него в Собрании, как освистывали и чуть ли не стаскивали с трибуны! Один раз Максимилиан вообще потерял голос: взошел на трибуну, но, прерванный председателем и освистываемый депутатами, не смог выдавить из себя ни слова и, провожаемый насмешками, вернулся на свое место.
И все-таки Робеспьер продолжал говорить. Он говорил и говорил, обращаясь не столько к враждебной ему Ассамблее, сколько ко всему французскому народу (приходилось даже некоторые из своих речей распечатывать и рассылать по стране на собственные деньги!). И дело постепенно налаживалось. Кроме выступлений в Собрании, о которых очень скудно сообщали парижские газеты, у него ведь была еще и трибуна «Общества друзей Конституции», того самого, которое позже стали называть Якобинским клубом. В Версале он именовался Бретонским – по названию группы депутатов
из Бретани, первыми основавшими его в кафе «Амори» («Любимая»!) еще в апреле 1789 года, и Максимилиан вступил в него далеко не первым. Тогда лидерами в нем были все те же Мирабо и Лафайет. Позднее после октябрьских событий клуб вместе с королевским двором и Учредительным собранием перебрался в Париж и занял сначала библиотеку, а затем и капеллу Якобинского монастыря на улице Сент-Оноре.
Трибуну якобинцев Максимилиан завоевал тоже далеко не сразу. Сначала ему мешали прежние кумиры – Мирабо и компания. Мирабо, правда, быстро сошел со сцены – вовремя умер. «Мирабо, поменьше – таланта, побольше – добродетели!» – в последние месяцы жизни трибуна эти слова повторял весь Париж. Не с добродетельного ли Робеспьера, слава которого росла по Франции, народ начинал признавать первенство добродетели перед прочими достоинствами других более блестящих ораторов Собрания, добродетели которых были направлены лишь на поддержание и утяжеление собственного кошелька?
Вооруженный добродетелью Робеспьер смог еще при жизни Мирабо дать отпор зазнавшемуся графу – во время жаркой дискуссии в Якобинском клубе в декабре 1790 года точка зрения Робеспьера победила! Правда, спор разгорелся по какому-то совсем незначительному вопросу (кажется, о возможности служить в Национальной гвардии не только «активным» гражданам), но разве мог Максимилиан подумать о сражении с громовержцем на трибуне в первый год революции?
Но окончательно завоевать якобинцев Робеспьер смог только после второго раскола клуба, который произошел уже во время Вареннского кризиса. Хотя еще за год до этого весной 1790 года лидеры Ассамблеи в противовес слишком «массовому» «Обществу друзей Конституции» (со временем клуб становился все более «народным», но от совсем уж явных голодранцев «Общество» ограждал высокий членский взнос!) образовали свое правое «Общество 1789 года», которое и разместилось в бывшем монастыре фельянов. Ну, а после бегства короля и после того, как Робеспьер с трибуны якобинцев прямо обвинил в измене все Учредительное собрание и был поддержан, а также после того, как они с Петионом приняли в клубе текст петиции об отречении Людовика XVI, все депутаты Ассамблеи – якобинцы (кроме пяти) – ушли к фельянам. Если бы то же самое произошло в провинциальных отделениях клуба, это была бы катастрофа. Но,
