Живой меч, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста - [117]

* * *

МЕССИЯ

Они были в чем-то похожи: если Сен-Жюста за его внешность позже прозвали «ангелом» (правда, с многозначащим дополнением – «смерти»), дворянина Эро де Сешеля с самого начала называли «красавчиком Эро». Красивый, изысканно одетый, утонченно образованный, с манерами аристократа высшей пробы, в главном правительственном Комитете Эро-Сешель чувствовал себя первым лицом среди своих коллег – мелких провинциальных сутяг, снимавших грошовые номера в парижских гостиницах (Эро был единственный среди «комитетчиков», кто давно жил в Париже и жил на широкую ногу). Сен-Жюста, мелкого «дворянчика из Блеранкура», Эро вначале даже выделял, считая его, по-видимому, своей бледной тенью во всем: куда там бывшему шевалье (сам Сен-Жюст подчеркивал свои «крестьянские» корни, и говорить ему в лицо о его якобы аристократическом происхождении боялись) было до сановного дворянина, и провинциальному лиценциату прав до генерал-прокурора Парижского парламента!

В чем-то Эро, считавший своих коллег за провинциальную адвокатскую «чернь», был прав. Во время подготовки Конституции он ухитрился ввести их всех, в том числе и Сен-Жюста, в заблуждение, предложив изучить «до начала работы» три главных свода античных законов: Миноса, Ликурга и Перикла – законодателей Крита, Спарты и Афин. И даже нацарапал при всех записку библиотекарю Конвента: «Будучи обязан вместе с четырьмя моими товарищами подготовить к понедельнику план Конституции, я прошу вас, от их и от своего имени, доставить немедленно же законы Миноса, которые должны находиться в собрании греческих законов».

Потом обнаружилось: никаких «законов Миноса» никогда не существовало, но Эро, сделав удивленные (и очень насмешливые!) глаза, выкрутился, снисходительно сославшись на собственную необразованность и на то, что о законах Миноса упоминал сам Монтескье.

Сен-Жюст таких шуток не понимал. Так же как не понимал шуток политической карьеры Эро: бывший королевский неправедный судья вдруг превратился в пламенного революционера-фельяна, потом в жирондиста, затем в якобинца, притом даже и среди якобинцев заняв совершенно непонятную позицию, – на словах чуть ли не крайний террорист, он устраивал попойки с умеренными Дантоном и Демуленом и дружил с самыми правыми в Конвенте.

Демулен, кажется, и рассказал кое-что Эро о бурной молодости Сен-Жюста, изрядно приукрасив самые пикантные подробности, и развратный «красавчик» начал набиваться Антуану в друзья. На все снисходительно-дружеские предложения Эро сходить в «веселую компанию» Антуан только презрительно пожимал плечами. С Демуленом он вообще перестал здороваться. А 8 июля, в момент произнесения им антижирондистской речи, стоя на трибуне, Сен-Жюст смотрел на сидевшего внизу Камилла уже как на совсем конченного для революции человека.

11 июля это особое мнение Сен-Жюста подтвердилось. В тот день депутат Камбон сообщил Конвенту об аресте генерала Диллона. Последний пользовался дурной славой: ходили упорные слухи, что после 10 августа генерал безуспешно намеревался двинуть свои войска на Париж, но дело тогда замяли высокие покровители бывшего командующего Северной армией (в этот момент все покосились на часто обедавших с генералом Дантона и Демулена). И вот слухи подтвердились: Диллон встал во главе роялистского заговора.

– Нет ничего нелепее этой басни! – закричал Демулен, срываясь со своего места.

К трибуне его не допустили: председатель Тюрио, желая спасти безумца, отказал Камиллу в слове. Когда «бывший человек 14 июля», опустив от стыда голову, выходил из зала, в спину ему крикнули:

– Ступай обедать с аристократами!

Антуан почти сразу же забыл о происшедшем – грянуло убийство Марата. Но не забыл Демулен презрительный взгляд бывшего приятеля: на следующий день после похорон Друга народа в Комитете общественного спасения к пребывавшему в мрачной задумчивости Сен-Жюсту подошел Эро-Сешель.

– Ты еще не читал это, Сен-Жюст? – спросил он, показывая коллеге тонкую брошюру («Ответ Камилла Демулена по поводу дела Артура Диллона», – прочитал Антуан на обложке). – Твой друг Камилл в связи с докладом о жирондистах прошелся прямо по тебе. «После Лежандра самым тщеславным членом Конвента является Сен-Жюст, – деланно-сочувственным тоном, но, не скрывая насмешки, начал читать Эро выделенное место. – По его поведению и манере держаться видно, что он смотрит на свою голову, как на краеугольный камень Республики, и носит ее на плечах с таким уважением, будто это святые дары».

Скрестив руки на груди, Антуан надменно взглянул на «красавчика»:

– Если я ношу свою голову, как святые дары, то Демулен будет носить у меня голову, как Святой Дени [100].

Эро оценил шутку и, приложив руку к шее, насмешливо поклонился.

Ответ Сен-Жюста, о котором вскоре стало хорошо известно, вызвал явное неудовольствие Максимилиана, который все еще по-дружески относился к дантонисту Демулену. Память о юношеской дружбе со своим однокашником по коллежу Луи-ле-Гран, когда Робеспьер сохранял еще многие человеческие чувства, оказалась для Неподкупного сильнее политического единомыслия настоящего момента. Сен-Жюст отдавал себе отчет, что они с Робеспьером были лишь