Живой Есенин - [137]

– Значит, или подписывай письмо против Есенина, – сказал он, – или уходи от нас? Так?

– Нет, Сережа, не так, – ответил я. – Я этого письма не подписывал!

– Да ты что?

– Рюрик тоже не подписывал!

Я вынул из ящика стола книжку с телефонами поэтов, нашел номер Ивнева, дал Есенину и подвинул к нему аппарат. Он позвонил, попросил к телефону Рюрика. Ему ответили, что Ивнев с середины июля уехал и вернется недели через две.

– Николай Эрдман тоже этого письма не подписывал, – продолжал я. – У него телефона на Генеральной улице[185] нет. Звони Борису!

Найдя нужный телефон, я сказал его Сергею – он позвонил. Трубку взяла жена Бориса, танцовщица Вера Друцкая, обрадовалась Есенину. Они немного поговорили, и она позвала Бориса. Эрдман объяснил, что Николай этого письма не подписывал. Предлагали его подписать Борису и Якулову, оба отказались.

– А Шершеневич? – спросил Сергей, положив трубку.

– Вадим дал карт-бланш Анатолию. В письме есть обычный каламбур Шершеневича: «Роспуск имажинистов является собственной распущенностью Есенина».

Сергей некоторое время сидел, раздумывая.

– В письме есть ссылка на другое письмо, написанное в «Известия» Гиммельфарбу? – задал он вопрос.

– Даю тебе честное слово, Сережа, что этого письма никто из нас в глаза не видал и ничего о нем не слыхал!

– Верю! – согласился он. – А в пятом номере «Гостиницы» меня разнесут?

– Я хлопотал об издательстве «Общества имажинистов». Не разрешили. «Гостиница» кончилась!

Он молчал.

– Мариенгоф хотел осрамить меня, как мальчишку! – сказал он тихо, и в его голосе появилась хрипота.

Я предложил ему выпить ситро.

– Содовой! – прохрипел он.

Я встал, отпер дверь, подошел к буфету, мне откупорили бутылку содовой воды и дали бокал. Я понес все это Есенину. Еще отворяя дверь, услыхал его громкий хриплый голос.

– Что же тут непонятного? – говорил он по телефону. – Разорвать «Прощание с Мариенгофом»… Да, нет, к дьяволу!..

С кем он разговаривал? С Галей Бениславской? С И. В. Евдокимовым, редактором его собрания сочинений в Госиздате?

Я налил Сергею бокал содовой, он жадно его выпил, потом осушил всю бутылку.

В это время в дверь постучали, и вошел недавно избранный председатель союза Шенгели. Георгий Аркадьевич сказал, что был на вечере Есенина в Союзе писателей (Дом Герцена), слушал его поэму «Анна Снегина» и удивлен, что эта вещь большого мастерства не дошла до слушателей. Он просил Сергея выступить в клубе поэтов для членов союза. Есенин стал отказываться, потом согласился.

Когда я заканчивал эту главку, мне пришла в голову мысль: как ныне расценит письмо в «Новый зритель» бывший председатель «Общества имажинистов» Рюрик Ивнев? Я написал ему письмо и приложил вырезку из журнала. Вот ответ Ивнева:

«Дорогой Мокка!

Большое спасибо за вырезку из журнала „Новый зритель“. Она открыла мне глаза на то, что творилось за нашей спиной. Ты, как бывший член секретариата „Ордена имажинистов“ и как быв. секретарь „Ассоциации вольнодумцев“, должен хорошо помнить, что бывали случаи, когда Мариенгоф подписывался за нас при отправлении исходящих бумаг, связанных с хозяйственной деятельностью по кафе „Стойло Пегаса“, но это делалось в исключительных случаях, когда, например, кого-нибудь из нас не было в Москве.

Но, к моему величайшему удивлению, я узнал (почти через полвека!!!), что Мариенгоф расширил свои „права подписи“ до того, что подписал за нас чудовищно нелепое письмо в редакцию „Зрителя“ и „Известия“, которое было передано Гиммельфарбу. Я хорошо помню, что никогда не подписывал, да и не мог подписать этого бредового письма, даже если бы в то время был в Москве, а меня как раз в это время в Москве не было.

В этом письме нагромождены такие дикие обвинения, – и это от моего лица и от твоего лица, – о которых у меня и в мыслях не было. Уверен, что у тебя также ничего не мелькало в голове. И потом, как я мог осуждать Есенина якобы за антисемитский поступок, если я твердо знал, что он никогда не был антисемитом, иначе бы я не мог с ним сблизиться и подружиться, ибо не знаю ничего более отвратительного, чем это человеконенавистничество. Прими мой дружеский привет

Твой Рюрик Ивнев.

20 мая 1965 г. Москва».

Я готов поставить мою подпись под письмом Ивнева: все верно!

У Мариенгофа для журнала «Гостиница» хранилось несколько бланков «Ассоциации», на некоторых я по его просьбе поставил круглую печать. Иногда частные предприятия, когда Птичка брал товары в кредит, требовали не только его подписи, но и всех имажинистов. Конечно, дожидаться заседания «Ассоциации» или звонить по телефону, чтобы пришли подписаться, долго. Анатолий подписывался с нашего ведома за всех и, признаться, делал это искусно.

Как же объяснил Мариенгоф появление наших подписей под письмом в «Новый зритель»? Он принес в редакцию проект письма, и там ему сказали, чтоб он сегодня же давал его, иначе оно не попадет в номер. Анатолий вышел в пустую соседнюю комнату, поставил под письмом свою подпись, Вадима, с его согласия. Потом звонил по телефону Ивневу, узнал, что тот в отъезде, и решил, что Рюрик все равно подпишется. У Николая Эрдмана, как я уже объяснял, телефона не было. Мне он решил сообщить о письме вечером, но забыл, что с ним нередко бывало. Поскольку Якулов и Борис Эрдман отказались под письмом подписаться, Мариенгоф их подписи не поставил.