Животная пища - [9]

Изумленные вздохи огласили зал, и Маллиган усилил медвежью хватку, так что румяные щеки его жертвы побагровели.

– Лжец, – повторил ирландец, хлопнув поникшего коротышку по спине. С подмостков, где я сидел, напуганный и восхищенный в равной степени, мне были видны озабоченные лица тех, кто находился с Маллиганом в непосредственной близости. Они пытались не принимать происходящее всерьез. Те же, кто сидел подальше, толкались и хихикали, точно школьники на задней парте, получая от выступления бешеное удовольствие.

И вдруг Маллиган просиял. Он широко улыбнулся и выпустил толстяка из рук. В порыве неописуемой радости он развернулся на каблуках и объявил:

– У меня есть план!

Из-за стола снова раздалось бормотание, в котором слышались и скука, и замешательство.

– Сэр, – обратился Маллиган к коротышке. – Съесть я вас не могу. – Публика пришла в восторг. – Даже мне приходится кое в чем себе отказывать. – Громкий хохот. – Но позвольте мне хотя бы вернуть доверие зрителей, прошу вас. Окажете ли вы мне такую любезность?

Пухлый джентльмен был настолько смущен, что сумел лишь кивнуть. Маллиган сдвинул тарелки и бокалы, непринужденно подхватил коротышку и усадил его на стол. Озабоченный смех прокатился по залу, пока маэстро что-то искал. Внезапно он развернулся и, споткнувшись о свободный стул, рухнул на пол.

Кто-то издевательски рассмеялся, остальные глядели на великана с нескрываемой жалостью. Вновь начались разговоры, как будто неуместное представление уже изрядно наскучило публике.

– Ага! – раздался оглушительный вопль из-под стола. Но вместо Маллигана все увидели, как в воздух медленно поднимается стул. Вслед за ним поднялся и сам пострадавший. – Вот что я буду есть сегодня! – сказал он и поднес означенный предмет прямо к носу толстяка. – Я съем ваш стул!

С этими словами он зашагал к сцене, на которую упал свет прожектора. Теперь зрители увидели не только меня, но и внушительных размеров «Машину», укрытую красным бархатом.

В мешковатом смокинге я обильно потел, переживая, что в один прекрасный момент дам маху. И в то же время я был заодно с Маллиганом – он и сейчас дразнил зрителей, играя на изумлении и нещадно эксплуатируя их жалость.

– Джентльмены! – проорал он, подбрасывая стул одной рукой. – Хоть я и в два раза выше и толще каждого из вас, зубы – моя слабость. Однажды в Торки я попытался сгрызть вешалку для шляп и сломал коренной зуб. Но! – Тут он сбросил красный бархат, под которым оказалось устройство, напоминающее уборочный комбайн. – Я съем этот стул! Дерево… – Маллиган отломал ножку и передал ее мне. – Сиденье… – он оторвал золотую бахрому, -… и болты! – Ковырнул ногтем кнопку, удерживающую ткань (медную и тонкую).

При слове «болты» зал изумленно охнул. Многие принялись щупать свои стулья, другие поставили стаканы на стол и вытаращили глаза на Маллигана. Коротышка, засороженный выступлением, слез со стола, взял себе другой стул и, сев, закурил сигару. Он, по-видимому, решил, что суровые испытания для него закончились (и не ошибся, ибо Майкл был человек добродушный). Кроме того, он наверняка был чуточку горд собой.

– Надеюсь, вы позволите мне слегка освежиться? – спросил Маллиган, налив себе пинту оранжевой жидкости из египетского кувшина, затем выпил и дал мне знак начинать. Я бросил ножку стула в воронку и схватился за рычаг. Сперва ничего не произошло. Механизм превращал мои усилия в медленное и грозное вращение лезвий, однако все оставалось по-прежнему. Наконец ножка задрожала, дернулась и начала своей танец в зубах мясорубки. Звук трескающегося дерева огласил зал, и стул пустился в долгое, болезненное путешествие по «Машине». Я неистово вращал ручку и даже со сцены чувствовал, что никто из зрителей не смеет шевельнуться – все смотрят на обломок стула, постепенно исчезающий в воронке.

Дерево неуклонно продвигалось сквозь лезвия, но когда еще один кусок мебели бросили в машину, работа пошла не так споро. Теперь я давил на ручку дважды: один раз, чтобы подтянуть ее к себе, второй – чтобы совершить очередной оборот вокруг оси.

Маллиган расхохотался.

– Однажды, – воскликнул он, оборачиваясь к ошеломленной публике, – этот молодой человек станет сильным, как бык! Но разумеется, для этого нужен физический труд и особая диета.

Потом Майкл вновь начал рассказывать истории: о временах, когда он съел улей вместе с сотами, пчелами (поджаренными), медом и всем остальным; о том, как на одной вечеринке в Нью-Йорке выпил воду из ванны, где только что выкупали шестимесячного ребенка одной популярной актрисы.

Неужели он говорил правду? Разве такое возможно? Даже я, вспоминая самые пылкие речи этого великого человека, самые чудовищные, возмутительные и хвастливые байки, порой готов усомниться в их правдивости. Но там, среди сорока с лишним совершенно здоровых мужчин, под сладкий гипнотический голос Маллигана, под мерное гудение «Машины», размалывающей и растирающей прочное дерево, которое вот-вот должно было утолить зверский аппетит великана, – там, в зале, вы бы поверили каждому его слову.

А я все молол и молол.

И вот из сфинктера железного пищеварительного тракта посыпался порошок, похожий на сухой паштет, смешанный с песком, и одновременно на бледный мышиный помет. Только тогда я заметил,