Живописец из Зальцбурга - [2]
Когда я вернулся, мне сообщили, что Элали уехала сегодня из города. Ее уже нет здесь… Знает ли она?.. О, если бы мог я тоже покинуть все… Тысячу раз уже приставлял я кинжал к своей груди, тысячу раз просил бога о смерти и небытии — да, о небытии, ибо лучше не разлучаться с жизнью, чем, возродившись к новой, быть не в силах забыть о той, которую уже однажды прожил. Но ведь, родившись вторично, я, быть может, буду совсем другим — а переселение душ? — да и пройдет какое-то время, прежде чем я привыкну жить в новом образе.
Все это требует еще размышлений…
2 сентября
День был ясен, небо чисто и спокойно; но в тот час, когда солнце во всей своей красе торжественно склоняется к закату, небо вдруг заволокло тучами и они словно широким поясом охватили весь горизонт. Мало-помалу светлые сумерки потонули в глубоком мраке. Не такова ли, подумалось мне, и моя жизнь? Она началась нежно блистающей зарей, а завершится так же, как и этот день, — пасмурным, туманным вечером… И, подумав так, я отчетливо вспомнил чистые, пленительные радости своей юности, я воскресил в памяти младые желания тех лет, чистосердечные надежды той нетронутой души, и весь отдался воспоминаниям.
Меж тем небо то и дело прорезали зарницы, и тогда в разрывах между тучами взору открывались то какие-то огромные аллеи, то гигантские огненные портики. Молнии скользили под сводами ночи, похожие на пылающие мечи, и при свете этих мимолетных вспышек возникали какие-то мрачные тени, которые, казалось, метались над долиной, подобно духам мщения, ниспосланным на крыльях бурь, чтобы устрашить детей человеческих. Ветры жалобно стенали в лесах, гремели в безднах, и буйные их голоса сливались в глубинах гор со скорбными звуками набата, с гулом водопада, с грохотанием грома; и даже в печальной и грозной тишине, что воцарялась вслед за этими величественными аккордами, можно было ясно различить какие-то странные созвучия — таинственные гимны, похожие на те песнопения, что рождаются, должно быть, под сводами небес.
В этих потрясениях, испытываемых природой, есть нечто целительное для сердечных ран, ибо в ее величественной скорби невольно растворяется наша собственная скорбь и наше сострадание вынуждено распространиться на целый мир. Всего несколько минут тому назад я чувствовал себя частью этой страдающей природы и обнимал ее, полный сочувствия к ней. Я пытался продлить это состояние; но теперь я страдаю уже в одиночестве, и сочувствие мое невольно снова обращается на одного меня.
3 сентября
Не раз мечтал я вновь увидеть ту заброшенную обитель, где средь мирной тишины посещало меня когда-то сладостное вдохновение. Я помнил, как мы бродили с Элали там, средь груды развалин, меж разрушенных строений монастыря; и, завидев на вершине холма знакомый шпиль церкви, гордо устремленный ввысь, я весь затрепетал от радости, словно приближался к другу. Но только я не без грусти заметил, что чья-то рука успела заделать проломы стен, а живую изгородь недавно подрезали. Развалившаяся ограда и никем не стесняемая буйно растущая зелень являли прежде вид более величавый. Но с какой силой вновь овладели мной былые впечатления, когда, ступив под старинные своды, я услыхал, как шум моих шагов, многократно повторенный эхом, по-прежнему раздается по всему храму до самого его алтаря, как скрипят ветхие двери, с трудом поворачиваясь на заржавевших своих петлях! Сердце мое сжималось в груди и слезы умиления подступали к глазам, пока я шел гулкими коридорами и пустынными двориками к большой лестнице, ведущей наверх, в галерею. Здесь, пробиваясь сквозь расколотые плиты ступеней, цвели бархатистые свитки вербаскума, и голубые чашечки колокольчиков, и пышные кисти арабиса, и золотистые зонтики чистотела; росла здесь и белена с мрачными темными листьями и мертвенными цветами. Я прислонился к колонне, которая одна только и продолжала еще стоять здесь, словно сирота из благородного рода, уцелевшая после гибели своей семьи; да еще возвышался надо мной огромный вяз; он был еле виден из-за развалин, но вершина его уже была сожжена молнией.
И я сказал себе: как случилось, что и талант мой подобен ныне вот этим развалинам? Отчего до времени поблекла для меня природа, прежде столь прекрасная? Отчего нет во мне более той силы творчества, той пленительной легкости, той девственности чувств, что внушали мне мои первые творения? Теперь кисть моя холодна, полотна мои безжизненны, а душа угасает в страданиях. Если и осенит меня порой какой-нибудь значительный, какой-нибудь прекрасный замысел, я уже тщетно пытаюсь удержать и воплотить его. Кровь моя кипит, и я скоро сам перестаю узнавать его в тех причудливых сочетаниях красок, в тех исполинских образах, что возникают предо мной; а иногда я не в силах больше переносить бремя своих чувств, и замысел мой бледнеет, словно обесцвечиваясь под моей кистью, — быть может, потому, что слишком отчетливо запечатлен в моей памяти образ Элали и я уже не могу думать ни о чем ином.
Размышляя об этом, я подошел к старому монастырскому кладбищу; какая-то женщина рисовала здесь, сидя на могильной плите. Она подняла мне навстречу глаза; взгляд их встретился с моими, и, внезапно ослепленный, словно светящийся метеор промчался предо мной, я упал на колени. Тогда Элали — то была она — приблизилась ко мне, взяла дрожавшую мою руку и стала говорить слова утешения.
После 18 брюмера молодой дворянин-роялист смог вернуться из эмиграции в родной замок. Возобновляя знакомство с соседями, он повстречал Адель — бедную сироту, воспитанную из милости…
Повесть французского романтика Шарля Нодье (1780–1844) «Фея Хлебных Крошек» (1832) – одно из самых оригинальных и совершенных произведений этого разностороннего писателя – романиста, сказочника, библиофила. В основу повести положена история простодушного и благородного плотника Мишеля, который с честью выходит из всех испытаний и хранит верность уродливой, но мудрой карлице по прозвищу Фея Хлебных Крошек, оказавшейся не кем иным, как легендарной царицей Савской – красавицей Билкис. Библейские предания, масонские легенды, фольклорные и литературные сказки, фантастика в духе Гофмана, сатира на безграмотных чиновников и пародия на наукообразные изыскания псевдоученых – все это присутствует в повести и создает ее неповторимое очарование.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.Советский читатель знаком с творчеством Шарля Нодье по переводам «Жана Сбогара» и нескольких новелл; значительная часть этих переводов была опубликована еще в 1930-х годах.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.Первый роман Ш. Нодье «Стелла, или Изгнанники» рассказывает о французском эмигранте, нашедшем любовь в хижине отшельника.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.«Все вы… слыхали о „дроу“, населяющих Шетлендские острова, и об эльфах или домовых Шотландии, и все вы знаете, что вряд ли в этих странах найдется хоть один деревенский домик, среди обитателей которого не было бы своего домашнего духа.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.Максим Одэн, рассказчик новеллы «Адель», вспоминает о своем участии в деятельности тайного итальянского общества и о прекрасной мадемуазель де Марсан, которая драматично связала свою судьбу с благородной борьбой народов, сопротивлявшихся захватам Наполеона.
Катя Артемьева — умница, красавица, хозяйка успешного бизнеса и ведущая популярной телепередачи. Посторонним кажется, что у нее вообще не может быть никаких проблем, но это не так: мама с неустроенной личной жизнью, поиски собственной любви, жгучая семейная тайна, подруги со своими бедами… Мало того: кто-то вдруг начинает охотиться за ее любимым талисманом — бабушкиной деревянной черепахой. Не связано ли это с таинственным исчезновением самой бабушки? Но тайны в конце концов оказываются раскрыты, а проблемы решены.
Дети не входят в планы энергичной нью-йоркской журналистки Эми Томас-Стюарт. Она всего второй год замужем, недавно потеряла работу, и квартира ее невелика. Но время уходит, и она решает: пора!
Семнадцатилетняя Саманта с детства живет по соседству с Гарреттами – шумной, дружной, многодетной семьей. Каждый день девушка тайно наблюдает за ними, сидя на крыше дома. Мама Саманты – сенатор, которая слишком увлечена работой и все свое время тратит на подготовку к выборам. Стараясь оградить Саманту от дурного влияния Гарреттов, она решительно запретила дочери общаться с этой семьей. Но в один прекрасный летний день Саманта знакомится с Джейсом Гарреттом. У него каштановые кудри, зеленые глаза и очаровательная улыбка.
Роман “Царица снов” написан в традиционном для литературы прошлого, но таком редком сегодня сентиментально-авантюрном жанре. В центре романа — судьба прекрасной молодой женщины Лолианы, история любви Лолианы и благородного предводителя разбойников Короля Джоуда, любви, которой, кажется, противостоит весь мир, полный насилия, вероломства, зла.
Это первая книга киевской писательницы Л. Лукьяненко. В нее вошли роман, повесть и рассказ, объединенные одной идеей: каждый человек платит свою «плату за проезд» — за все, чего он достиг в жизни, или за то, чего не достиг. Герои книги живут в наше время и вместе с ним переживают его несуразности, стремятся найти свое место под солнцем. Кому-то оно достается легко, кто-то, добиваясь успеха, расшибается в кровь, а кто-то кладет жизнь на его алтарь…
Когда в повседневной рутине забываешь, что такое любовь, отдушиной становится Интернет. Но что влечет на сайты знакомств тех, кто производит впечатление идеальной пары? У Ольги и Андрея не квартира, а мечта, две машины, дочь учится за границей — чего еще желать? Раньше они хотели друг друга. И вдруг — у каждого свой интернет-роман. Ольга так и светится от счастья, Андрей назначает реальное свидание и надеется, что в ресторан придет… его жена!