Живое предание - [9]

9:18,20).

Однако в Евангелии и Посланиях Апостолов содержится также и возвещение о новом Завете, радикально изменяющем характер проявления власти Божией над человеком. Одно из самых разительных различий в том, что «ветхозаветное повествование есть история общины, хотя интерпретация дается через индивидуальное прозрение. Новый Завет повествует уже главным образом не об общине, а о личности»[21]. Личностный Мессия принимает на Себя судьбы Израиля и становится — от лица всего человечества — участником нового Завета с Богом. Моисей, собравший Израиль у подножия Синая, окропил его кровью тельцов, как кровью завета (Hex. 24:8), а новый Завет Христа — в Его крови (1 Кор. 11:25; Лк. 22:20), или, по Матфею и Марку, кровь Самого Христа становится кровью завета (Мф. 26:28; МК.14-.24)[22].

Если, как отметил Додд, в Новом Завете тема народа Божия и является лишь «второстепенной и производной», то это потому, что Израиль становится в Новом Завете «Телом» Мессии и, таким образом, утрачивает свою автономию, перестает быть просто «одной из сторон», хотя бы даже и подчиненной, соглашения с Богом. Павлова концепция Церкви как Тела Христова есть фактически усвоение из книги пророка Исайи мессианской темы страждущего раба. Мессия для Павла — безусловно Христос, но в то же время «во Христе Иисусе» заключен весь новый Израиль, точно так же, как, по пророку Исайи, образ раба подразумевает и Личность, и Израиль как нацию.

Но новый Завет заключает в себе и заповедь Божию — новую заповедь любви (Ин. 13:34), требование, радикально отличное от Моисеева Закона, так как оно означает личные взаимоотношения: Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам (Ни. 14:21). И в Павловом, ив Иоанновом понимании нового Завета во Иисусе Христе происходит личная и непосредственная встреча между Богом и человеком, встреча, ставшая доступной «многим» благодаря тайне Воскресения и присутствию Святого Духа, встреча, превосходящая и заменяющая собой юридические и внешние категории Закона: заповеди — повиновение — верность.

Эти основные и общеизвестные темы Нового Завета имеют решающее значение для понимания авторитета в христианской Церкви, ибо отныне Бог не просто говорит общине, оставаясь в основном внешним ей, но Он через Духа Святого в общине присутствует, и сама община есть община святых, принятых Им чад Божиих, свободно любящих людей, запечатленных обетованным Святым Духом (Еф. 1:13) и изученных от Духа Святого (1 Кор. 2:13). Он и запечатлел нас, — пишет апостол Павел, — и дал залог Духа в сердца наши (2 Кор. 1:22). Община есть Тело, т. е. самая реальность Христа.

Царственная и мессианская власть (е^оохтш) Христа подчеркивается на протяжении всего Нового Завета, в особенности власть прощать грехи понимается как один из явных знаков Его Божественности (Мк. 2:10). Эта власть, так же как власть Бога, ветхозаветного Законодателя, предполагает соблюдение Его заповедей (ср. в особенности Мф. 28:20); но весь характер заповедей изменяется и обретает внутреннюю обусловленность, что лучше всего показано в Нагорной проповеди в Евангелии от Матфея. Отныне утверждается весь закон и пророки на заповеди любви (Мф. 22:35–40) и, следовательно, теряют свой внешний и легалистический характер.

Из этого следует, что та особая власть, которой Христос облек некоторых из Своих учеников (Петра, Двенадцать или еще более широкую группу учеников), может быть властью только внутри общины, а не над нею. Вот почему толкователи Священного Писания никогда не перестанут обсуждать, были ли такие тексты, как Ин. 20:22 или Мф. 18:18, обращены к общине или к более узкому кругу учеников. Те же, кто записал слова Христа, очевидно, вовсе не видели в этом проблемы. Отождествление Христа и общины сделало невозможной никакую власть над народом Божиим, однако оно вызвало необходимость создания внутренней структуры, основанной на сакраментальной природе Церкви, что вскоре привело, органически и без каких бы то ни было разногласий, к повсеместному распространению «монархического епископата»[23]. Между тем пророчество, так живо выражающее власть Бога над народом, трактуется в Павловой экклезиологии не более как вспомогательная функция (1 Кор. 14).

Но имеется одно измерение, где человеческий авторитет стоит в каком–то смысле выше Церкви, как условие самого ее существования: функция свидетельства о Воскресении Христовом, порученная Самим Христом группе учеников, Им избранных, в особенности Двенадцати: Примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли (Деян. 1:8; ср. Лк. 24:48 и др.). Никакая Церковь невозможна без веры, но как призывать Того, в Кого не у веровали? как веровать в Того, о Ком не слыхали ? как слышать без проповедующего? И как проповедывать, если не будут посланы? (Рим. 10:14–15).

Так как христианская вера основывается на историческом факте, она покоится на апостольском свидетельстве — уникальной и не наследуемой привилегии тех, кто в самом деле видел воскресшего Господа. Избрание Матфия, с тем чтобы заменить Иуду, ясно показывает, что в числе Двенадцати могли быть только