Живое предание - [43]

ЕДИНСТВО ЦЕРКВИ И ЕДИНСТВО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Основной темой настоящей статьи является результат тех событий, которые происходили в течение последнего десятилетия в экуменическом движении в целом, во Всемирном Совете Церквей в частности и в особенности в его комиссии «Вера и порядок»[88].

Определение искомого нами единства как церковного, та экклезиология, которая выразилась в постановлении о единстве в Нью–Дели, принятие там же тринитарной «основы» как условия для вступления во Всемирный Совет, — все это приветствовалось многими как великие победы кафолической традиции в экуменическом движении.

Такой вклад Православия в экуменическую дискуссию, по моему мнению, мог бы способствовать ее реабилитации в такое время, когда столько людей, как в православной Церкви, так и вне ее, потеряло доверие к экуменизму.

Это несомненно способствовало более активному участию Православных Церквей в работе ВСЦ, поскольку создавало впечатление, а может быть, и наивную иллюзию возврата к «источникам» библейского и святоотеческого христианства.

Другие, однако, считали, что принятие формальных богословских постановлений, определение единства в библейских или богословских терминах, не связанных с настоящим историческим моментом, есть не более как пустое академическое упражнение, заводящее экуменическое движение в трагический тупик. Позиция эта укрепилась, когда четвертая конференция «Веры и порядка» в Монреале (1963) не смогла определить экклезиологическую природу Всемирного Совета Церквей: это прямо указывало на то, что библейские и традиционные определения церковного единства еще неприменимы к христианам в их настоящем состоянии разделенности, что, когда дело доходит до точных постановлений и определений, Всемирный Совет Церквей все еще очень сильно связан постановлением 1948 года в Торонто. Никакое понимание единства не может быть в данный момент признано всеми; если же некоторые формулировки и признаются многими, то несомненно, что понимаются они по–разному. Этот тупик уводит многих из «Веры и порядка». Комиссия «Вера и порядок», трудами которой и были в основном найдены вышеуказанные описательные формулировки, пользуется репутацией закрытого элитарного клуба оторванных от реальных нужд человечества и занимающихся только их интересующими вопросами профессоров.

Так, уже в Монреале началось определенное перенесение акцента «с Бога на человека», или с богословия на антропологию. Это направление имело целью не изменить основную задачу экуменизма, а лишь раскрыть смысл церковного единства в свете Божьего замысла обо всем творении и о человеке в особенности. Никакое христианское богословие не может отказать в законности этому новому подходу, если он основан на здоровой методологии в изучении человеческого (humanuni). Ведь Боговоплощение произошло именно с целью спасения человека во всей полноте его творческого потенциала, а не просто ради создания учреждения на основе правильной «веры и порядка». И против такого антропологического подхода к проблеме единства православные возражать никак не могут. Ведь они унаследовали от греческих отцов учение об «образе Божием» в человеке, образе, который никакой грех не может истребить до конца. Ведь учил же св. Максим Исповедник, что творение — бытие динамическое и наделенное энергией, в полноте своей воспринятое Христом с тем, чтобы оно могло снова действовать в соответствии с Его замыслом, восстанавливая весь космос в единстве и гармонии. Христианское благовестие относится к судьбе всего творения, всего человечества, а не только к судьбе христиан и их учреждений.

Какой именно человек, какая антропология была принята в качестве основы указанной нами тенденции? Вероятно, никакой однозначный ответ на это невозможен, однако нельзя отрицать, что решающими в оформлении экуменического мышления были категории «секулярные», которые являются или представляются общими и для христианина, и для «мирского» человека. Здесь–то и начинаются трудности. Какую антропологию должны мы избрать в качестве критерия нашего изменившегося мышления в «Вере и порядке»? «Секулярную» ли, которая, согласно часто ложно цитируемой фразе Бонхёффера[89], «считает, что Бога нет», или же ту антропологию, которую Карл Ранер[90] назвал «богословской» и которая определяет человека как существо не только психологически «религиозное», но также как феномен, не объяснимый вне Бога?

Поскольку настоящая статья не сбалансированное, отражающее мнение комиссии заявление ее президента, я позволю себе в этом пункте полагаться главным образом на свои личные суждения. Во–первых, мне кажется, что до сих пор вышеуказанная тенденция в антропологии не внесла каких–либо значительных изменений в экуменическое движение и вообще в дело христианского единства. С одной стороны, она встретила резкий отпор со стороны консервативных церковных кругов, с другой — не смогла убедить «светские» круги в том, что экуменическое движение способно реально помочь миру в решении «секулярных» проблем. В православном мире подобные тенденции усилили позицию противников любого участия Православных Церквей в экуменическом движении. В глазах этих последних членство во Всемирном Совете Церквей стало синонимом национального и международного политиканства, способного предоставить международный форум некоторым православным церковным образованиям и таким образом помочь им в их борьбе за выживание, но не имеющего никакого отношения к поискам истинного церковного единства, как понимает его Православная Церковь. Такая ситуация безусловно играет на руку ультраконсервативным и сектантским группировкам как в протестантстве, так и в Православии.